Христос раждается, славите!
«Слава в вышних Богу, и на земли мир, во человецех благоволение» (Лк. 2, 14).
Эту ангельскую песнь, услышанную пастухами в ночь Рождества Христова, вот уже двадцать веков воспевает Церковь Христова, начиная каждый день таким славословием.
Христос пришел на землю для того, чтобы освободить нас, грешников, от власти греха и смерти, чтобы соединить с собою и привести нас в обители вечной жизни и блаженства. Чтобы спасти нас, Он, Сын Божий, принял на себя наше человеческое естество пораженное грехом. , разрушил смерть и власть диавола, князя мира сего, и воскрес из мертвых. Что же остается нам, тем кто любит Бога и желает вечной жизни? Во мы были рождены во Христе снова, с тем чтобы дар Его жизни, жизни по заповедям Божиим возрастал в нас и внутренне преображал нас, делал нас членами единого Тела Христова.
В Рождественские дни мы видим на экранах телевизора, как люди в России, совсем недавно освободившиеся от власти безбожников, наполняют возрожденные и украшенные храмы. У нас же часто храм бывает почти пустой, даже под большие праздники. И это не потому, что в Лос- Анджелесе мало русских православных людей. Их много! Но каждый занят чем-то своим, как в известной Евангельской притче о званых на царский пир… Бог же и спасение души — далеко не на первом месте. Чувствуется, что всем нам надо проснуться, осознать, как быстро челнок нашей жизни приближается к тому порогу, где нам придется ответить о том, что доброго мы сделали в этой жизни, не загубили ли в себе зерна новой жизни, жизни во Христе? А между тем, не суетой и многими заботами достигается мир и счастье в нашей жизни, а молитвой и доброделанием.
О цели пришествия Сына Божия в мир образно говорит . Добрый пастырь оставляет девяносто девять овец, т.е. ангельский мир, и отправляется в горы отыскать свою заблудшую овцу – погибающее в грехе человечество. Великая любовь Пастыря к гибнущей овце видна особенно в том, что, найдя, взял ее на свои плечи и понес обратно.
Слово “обратно” говорит о том, что воплотившийся Сын Божий возвращает человеку ту невинность, святость и блаженство, которые он утратил, отпав от Бога. А нести на плечах значит то, что древний пророк выразил следующими словами: “Он (Христос) взял на себя наши немощи и понес наши болезни” (Исайя, 54).
Каждый ученик Христов должен подражать своему Учителю. В первую очередь Рождество Христово учит нас миловать ближних. Ведь Господь, из любви к нам, с небесной высоты и славы сошел в убогий вертеп. Он стал таким как мы, чтобы нас сделать таким как Он есть, не по природе – но по дару его благодати; унизил Себя даже до смерти, чтобы нас возвысить даже до небес; страдал, чтобы нам принести радость; умер, чтобы дать нам жизнь. С Его пришествием в мир целью нашего существования стало возможно более полное возрождение и преображение нашего существа силой всемогущего Бога.
Осуществляется же это приобщение верующего ко Христу в таинстве , когда принимающий Его пречистое Тело и Кровь таинственным способом соединяется с Ним самим. Человек болен не только духовно, но и физически. Грех глубоко и многосторонне внутренне расстроил нашу природу. Поэтому Христу необходимо было исцелить всего человека, а не одну лишь его духовную часть – по слову Спасителя “Ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь во Мне пребывает и Я в нем” (Иоанн 6:56). И более того, говоря о самом Себе, как о Хлебе Жизни, он ясно учит: “Если не будете есть плоти Сына Человеческого и пить кровь Его, то не будете иметь в себе жизни: всякий ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день” (Иоан. 6:53-55). Таким образом, воскресение наше поставлено в неразрывную связь с соединением с Бого-Человеком.
Во все времена существования христианской веры гордый ум человеческий восставал против данного Христом откровения разума, добра и любви. И во все века с неослабевающей силой неслось из храмов исповедание Церкви, торжествующая песнь:
Рождество Твое, Христе Боже наш, воссия мирови свет разума.
И мы исповедуем что там, где есть любовь и жажда истины, происходит встреча: «милость и истина встретились, праведность и мир облобызались – милость от земли возсияла, и правда с небес приникла». Ибо в Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков… И свет во тьме светит, и тьма не объяла его (Ин. 1:4-5).
Смысл праздника Рождества именно в этом исповедании – Свет Разума, вошедший в мир и просиявший в нем тогда, не ушел от нас, не погас. Как луч света, приникающий в чуланы нашей души, в наше сердце и ум, входит в любящих Его Христос Бог. Постараемся и мы в оставшееся время Рождественского поста очистить свою совесть, вспомнить о самом главном в нашей жизни – и прославить Христа радостной песнью: Христос рождается – славите! Христос на земле – встречайте! Христос с небес – возноситесь! Пойте Господа, вся земля!
Поздравляю всех вас с Зимней Пасхой – радостным праздником Рождества Христова. Да воссияет свет Христов в душе каждого из нас!
Аминь.
Священник Алексий Чумаков. Настоятель церкви Покрова Пресвятой Богородицы в городе Лос-Анджелес (штат Калифорния, США).
Из приходского листка храма за 2007 год.
«Какое… счастье получить доброе
Истинно-христианское воспитание,
Вступить с ним в лета юности, и потом, в том же духе,
вступить в лета мужества»
(Святитель Феофан Затворник) .
Классный час.
Православные праздники: Рождество Христово, Крещение, Пасха.
Участники : учащиеся 4 класса.
Задачи:
1.Расширить представление о многообразии праздников в религиях мира. Помочь детям в освоении понятий собственной национальной культуры, которая базируется на
православных ценностях.
2.Продолжать знакомить с историей и смыслом праздника, с библейскими сюжетами,
воплощенные в литературе, музыке, живописи.
3. Создать условия, способствующие обострению представлений и ощущений детей о давней, незнакомой поре.
4. Продолжать работу по развитию памяти, внимания, речи учащихся через игровые и проблемные ситуации использование групповых методов работы.
5. Развивать творческие способности детей.
6. Воспитывать уважение и бережное отношение к традициям православного народа. Продолжать воспитывать любовь к родному краю на основе эмоционального воздействия православных праздников, воспевающих традиции православных людей.
УУД:
- самоопределение
- целеполагание
- планирование учебного сотрудничества с учителем и сверстниками
- выражение своих мыслей с достаточной полнотой и точностью
- учёт разных мнений
- анализ, сравнение, обобщение
- извлечение из текстов необходимой информации
- выполнение действий по алгоритму
- контроль и оценка процесса и результатов деятельности
- самооценка на основе критерия успешности
- адекватное понимание причин успеха/неуспеха в учебной деятельности
Виды деятельности: беседа, комментированное чтение, работа с иллюстрациями, исследовательская деятельность,
Основные термины и понятия : Рождество. Крещение. Пасха.
Средства наглядности : фотографии, презентация выполненная учителем.
Ход урока:
1.Организация деятельности учащихся.
Учитель: - Я хочу начать наш классный час словами великого писателя Н.В.Гоголя:
"Не умирают обычаи, которым суждено быть вечными."
Сегодня мы с вами поговорим о народных обычаях и обрядах, которые проходили в период от Рождества до Пасхи.
2.Обсуждение темы классного часа.
Учитель: - Назовите главные православные праздники.
(Рождество, Троица, Пасха, Крещение, Вознесение)
Что объединяет их? С чьим именем они связаны?
Учитель: - У вас на столах карточки с названиями этих праздников. Расположите эти праздники в хронологическом порядке. Работа в парах.
Проверим выполнение задания.
(Рождество – 7января, Крещение – 19 января, Пасха- 5 мая, Вознесение -13 июня, Троица -23 июня, на пятидесятый день после Пасхи)
Чтобы запомнить последовательность всех праздников, что по- вашему мнению, необходимо? (календарь)
Существует православный календарь. (Учитель показывает календарь)
Учитель: - Давайте разберем сегодня первые три православных праздника. Начнем с Рождества Христова.
Чему посвящен этот праздник?
Кто знает, как христиане празднуют его?
Каждый из праздников имеют свои ритуалы.
Один из самых Великих праздников. Бог становится человеком и рождается на земле, чтобы спасти людей от греха, проклятий и смерти. Дева Мария в Вифлееме не нашла места в гостинице и вынуждена была остановиться в пещере за городом, куда пастухи загоняли скот в ненастную погоду. В этой пещере ночью у Пресвятой Девы Марии родился Младенец – Сын Божий. Когда родился Иисус, в небе зажглась яркая звезда. (слайд 2)
Звезда остановилась над местом, где был младенец. Волхвы вошли в хлев и увидели Марию и ее Сына. Они поднесли Иисусу дары-золото, ладан и смирну. (слайд 3)
Так повелось, что каждая семья, справляющая Рождество собиралась у семейного очага, где трещали в огне весёлые смоляные дрова и пел, закипая, начищенный медный чайник. Лампа, которая висела над столом, освещала вкусные угощения. В углу стояла красавица-ёлка, сверкая огнями и цветными фонариками. (слайд 4)
Учитель: - Как вы думаете, почему по всему свету в этот день принято наряжать именно елочку, а не какое-то другое деревце?
Когда Христос родился, все деревья подошли поздравить его и принесли подарки, у кого что было: яблоня - яблоки, маслина – оливы, пальма – пахучее масло, орешник – орехи. Одна лишь елочка стояла в отдалении и не приближалась.
Что же ты не подойдешь поздравить Младенца?
Я ведь колючая, я боюсь уколоть Маленького, - ответила она
Ах ты, добрая, печальная елочка!
За это наградил ее Младенец и сделал так, что в день его рождения ёлку украшают яблоками, золочеными орешками, сладостями и всякими игрушками
Считалось, что ёлка обладает волшебной силой, её иголки защищают от злых сил. Ёлка вечно зелёное растение, поэтому она несла жизнь и здоровье людям.
Светло, тепло, уютно – вся семья в сборе. От Рождества начинались Белые Святки или святые вечера до праздника Крещения, который приходится на 19 января. Всё это время было праздничным, в дом приходили ряженные, пели колядки, обсыпали хозяев зерном на долгий век, на счастье, на здоровье…
Ребята, какой веселый обряд в праздновании Рождества дошел до нашего времени? (Колядование)
Кто из вас знает, что значит колядовать?
(Ходить по домам с поздравлениями и петь колядки) (слайд5)
А вы, ребята, хотите поучиться колядовать? Попробуем.
Колядование начинается с того, что люди переодеваются так, чтобы их не узнали. Берут бумажную звезду. Собираются группой и отправляются с песнями-колядками по дворам, туда, где их ждут (ребята делятся на группы и поют колядки). )
В старые времена каждая семья, отмечающая Рождество, была озабочена тем, чтоб у бедных людей тоже был праздник. Их приглашали в дом, сажали за стол, угощали от души или посылали в нищую хижину корзину с праздничным угощеньем.
В деревне же в ночь перед рождеством приводили в дом животных – козу или собаку, чтоб они погрелись у домашнего очага.
Всемогущий Бог так любил людей, что этой ночью послал бедным людям своего Сына, тем самым человечество получило шанс на спасение – потому что явился Спаситель Мира. Но и люди должны присоединить к празднику свои старания. Стань добрее – такой уж это праздник.
19 Января Православная церковь празднует Крещение Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа.
Иоанн Предтеча проповедовал на берегах Иордана и крестил людей. В 30 лет Иисус Христос пришёл из Назарета к Иоанну, чтобы от него принять крещение. Он крестил Христа в водах Иордана. Когда Иисус Христос выходил из воды, вдруг раскрылись небеса, и Иоанн увидел Духа Божия, в виде голубя. И послышался голос Бога Отца, который назвал Христа своим сыном. (слайд 6)
(рассматривают слайд: обращается внимание на небо, голубя).
Накануне отмечается крещенский сочельник. И в крещенский сочельник, и в день Крещения – Святого Богоявления – проводится водосвятие – освящение воды. (слайд 7)
Поэтому праздник ещё называется праздником Богоявления, потому что во время крещения Бог явил Себя людям, что Он есть Пресвятая Троица. В этот праздник в храмах освящают воду и приносят её домой. Эта освящённая вода имеет чудесные свойства и не портится в течение года. Её пьют натощак, если что-то болит.
В этот день на водоемах принято принимать обряд крещения - опускаться в прорубь «Иордань». Это значит очиститься и физически, и духовно от болезней, дурных поступков, дурных мыслей. После крещения человек должен вести чистую жизнь, жить в нравственной чистоте и доброте. (слайд 8)
Так заканчивались Святки с их весельем, песнями, гаданиями и озорством.
Учитель: А что такое Пасха? (слайд 9)
Пасха – избавление, прохождение, исход.
От греческого «Пасха» - страдать.
Пасха – исход человеческой жизни через восстание Христово из мёртвых к её началу – вечной жизни, кто верит и любит Бога
Воскресение Христово означает победа Господа над смертью, несёт весть о спасении и надежда на вечную жизнь. Победа любви над ненавистью. Победа жизни над смертью.
Что является символом Пасхи?
Яйцо – символ жизни, красный цвет напоминает людям, что Иисус Христос своей кровью освятил нам жизнь. (слайд 10)
Ученик - В этот праздник весь православный мир отмечает Воскресение Христа из мёртвых. В Иерусалиме Иисус был распят на кресте, но на третий день после смерти он воскрес из мёртвых . (слайд 11-12)
Мария Магдалина, верная ученица Господа, принесла императору в подарок яйцо, у неё больше ничего не было. Она рассказала ему о Воскресение Господнем, император не поверил. Он сказал: «Это невозможно, как если бы это яйцо стало красным». И тут же на его глазах яйцо стало красным . (слайд 13, 14)
Ученик: - На пасху разрешалось всем (мужчинам, парням, мальчикам) звонить в колокола, поэтому звучал беспрерывный колокольный звон, поддерживая радостное, праздничное настроение.
(Звучит фонограмма звона колокола.)
Учитель: - Что можно подарить в этот праздник? (слайд 15)
Ученица: Приятно получить в день Пасхи душистый, нежный кулич, который станет настоящим украшением праздничного стола.
Конечно, нельзя обойтись без обязательного атрибута пасхального поздравления - красного или расписного яйца.
Традиция обмениваться на Пасху красным яйцом, говоря : «Христос Воскресе!», очень давняя. Христос дал нам жизнь, а яйцо - это символ начала жизни, знак бесконечного продолжения ее. И все христиане приветствуют друг друга красным яйцом как знаком вечной жизни. Традиция дарить пасхальные яйца - символ рождения жизни, воскресения - существовала в Европе с XVI века. Изготовление изысканно украшенных пасхальных яиц было и традицией, и старинным ремеслом в России. Еще задолго до Фаберже ювелирные яйца из драгоценных металлов и камней делались для русских царей. Но только Карл Фаберже и его художники, ювелиры, камнерезы, скульпторы-модельщики и миниатюристы сумели довести искусство изготовления ювелирных пасхальных яиц до непревзойденного уровня изящества, мастерства и творческой фантазии.
Особое место среди работ Карла Фаберже занимают драгоценные пасхальные яйца-сувениры, изготовленные для российской императорской семьи. Хранящиеся внутри яиц великолепные сюрпризы - живописные миниатюры, крохотные модели дворцов, памятников, яхт, поездов, фигурки птиц, букеты цветов - являются шедеврами ювелирного искусства конца XIX - начала ХХ веков. (слайд 16)
Ученик: - Веками любимой пасхальной игрой на Руси было катанье яиц. Устраивали эту игру так: устанавливали деревянный или картонный «каток» и вокруг него освобождали ровное место, на котором раскладывали крашеные яйца, игрушечки, незамысловатые сувениры. Играющие дети подходили по очереди к «катку» и катили каждый свое яйцо. Выигрышем становился тот предмет, которого яичко коснулось.
Собиравшиеся на Пасху дети очень любили искать яйца в квартире или в саду. Кто-нибудь из старших заранее прятал картонные, бумажные или пластиковые яички с сюрпризами. Чтобы получить сюрприз, надо было отыскать яйцо. Если детей было много, они делились на «команды», и каждая команда старалась выиграть, найдя как можно больше яиц в отведенное для этого время.
Дети любили и «чокаться» яйцами друг с другом, ударяя тупым или острым концом крашеного крутого яйца яйцо соперника. Выигрывал тот, чье яйцо не треснуло.
(Слайд 17) (проводятся игры описанные выше)
Задала себе вопрос: почему Рождество Христово предполагает наличие фиксированной даты (25 ли декабря, 7 ли января), а Пасха - нет? Первое событие оказалось идеально вписанным в солнечный календарь, ибо само оно пришлось на дни зимнего солнцестояния, а второе - в логику плавающего характера дат лунно-солнечного календар я еврейского народа (иудейская Пасха отмечалась в лунном месяце Нисане). Отчего такой календарный разнобой? Почему не унифицировать?
С одной стороны, всё понятно: традиция, решения I Вселенского Собора, на котором тоже не было спора о дате Пасхи, но - о совпадении/несовпадении иудейского и христианского празднований. Но, с другой стороны, почему до сегодняшнего дня даже не попытались установить (вычислить) точные даты распятия и воскрешения, чтобы вписать их в солнечный календарь? Думаю, что наличие фиксированного в календаре Рождества и отсутствие такого в отношении Пасхи, - отражение вовсе не прихоти или лени - хотя, может, и из верности традиции, - а возможность смыслового богатства... Я для себя это увидела так.
Первый пласт связан с религиозными смыслами.
I. Рождество - это празднование личного рождения Иисуса Христа. И пусть сама дата - очень символическая (так, исследователи Библии - даже со стороны католической науки - утверждают, что он родился не в этот день), но указание конкретной даты есть признание факта рождение Христа в качестве человека (ибо Бог - вечен, даты рождения тут не сыщешь, естественно).
Пасха - подчеркивает не столько окончание земного жизненного пути и начало нового Иисусом, сколько - беспрецедентное (до Христа) для человека-вообще событие - воскрешение. Здесь важна не дата, а сам факт свершившегося, как обещание любому человеку однажды оказаться воскресшим (другого дело, что индивидуальные последствия этого будут различными, с точки зрения религии: жизнь в Царстве Божьем или адские муки).
II. Религиозная суть Рождества - приход того, кто собой, своим жизненным путем в облике (и мне, кажется, это - очень важным: Христос - вне зависимости: был ли он Богом, - жил, умер и воскрес как человек , ведь воскрешение богов и до этого имело место в представлениях людей) указал путь к спасению любого, пожелавшего реализовать этот путь. Отсюда, празднуется не столько рождение, а - Рождество, как отправная точка возможного преображения мира-вообще, но (!) через приход в мир всего лишь одной личности - Иисуса Христа.
Религиозная же суть Пасхи, исходя из выше изложенного, - это возможность воскрешения человека-вообще , а не конкретно Иисуса, потому точная дата неважна. Сохранение же даты в плавающем виде - дань традиции, с одной стороны, и осуществление мистериального характера церковного празднования/служения - с другой.
III. Рождество - это фиксирование факта физического рождения, конкретного воплощения Духа в теле-душе.
Пасха - это констатация свершившегося преображения - нового рождения тела-души в Духе (опять же любых тела-души).
Второй пласт - антропологический смысл.
Каждый человек имеет конкретную дату рождения, что является отправным пунктом для осознания своего индивидуального жизненного пути, для рефлексии над ним (важность этого можно заметить при сравнении с культурами, где этого нет; так, читая работу М. Мид про жизнь горных арапешей, я обратила внимание на то, что у них не фиксировалась личная дата рождения, никто точно не знал сколько кому лет - только приблизительно: всё определялось на основе внешних изменений, - даже личных имен не было (!), что и порождало, как мне видится, неразвитость личностного начала всех в этом обществе). Празднование рождения Христа отражает факт значимости в этой культуре человека как личности - со своей личной историей, начальным событием которой является рождение.
Пасха - это символ преображения человека, его самообновления, а это - процесс, это - событие, растянутое таким образом, что нельзя четко зафиксировать точную дату, а только - примерный промежуток... Причем, по жизни, данное состояние может переживаться не единожды: человека - этакая птица-феникс, возрождающаяся в собственных испытаниях; он - сплошное преодоление себя, творение себя, переосмысление себя... И всякий раз это - мини-смерть и возрождение в качестве уже-иного, но при этом и того же самого. Более того, именно эти личностные метаморфозы - путь к сохранению себя; тот, кто этого не производит, теряется, ибо мир его растворяет в себе. Пасха - это символ процесса вечного собирания себя, пока живешь.
Как-то так пока, что ли?..
Симонова Ольга Алексеевна
Рождественские и пасхальные рассказы в женских журналах 1910-х годов
Институт мировой литературы им. А.М. Горького РАН
старший научный сотрудник
Аннотация
В статье рассматривается специфика рождественских и пасхальных рассказов, опубликованных в массовых женских журналах 1910-х гг. Выявлено, что наиболее востребованным в календарных произведениях оказывается циклический тип сюжета с его схемой . Сам праздник становится символом духовного перерождения героя, функциональную роль в сюжете приобретает религиозная символика. Насыщение смысла праздников Рождества и Пасхи прежде всего любовными коннотациями определяет взаимозаменяемость мотивов пасхальных и рождественских рассказов.
Ключевые слова
Массовая литература, пасхальный рассказ, рождественский рассказ, женские журналы, циклический сюжет
The specificity of the Christmas and Easter short stories published in mass women magazines in the 1910s is studied in the paper. It is shown that the cyclic type plots having the pattern “lack – search – finding ” are the most frequently exploited. The feast becomes a symbol of the character’s spiritual renewal, the religious symbols acquire a functional role. The providing sense of the two feasts with love connotations determines an interchangeability of the Christmas and Easter stories motifs.
Popular literature, Christmas story, Easter story, women magazines, cyclic plot
Исследование выполнено в ИМЛИ РАН за счет гранта Российского научного фонда (проект №14-18-02709)
В конце ХIX – начале XX в. в массовых периодических изданиях в канун Рождества и Пасхи традиционно публиковались рассказы «по случаю праздника». В большинстве своем рождественский и пасхальный рассказы были произведениями массовой литературы и создавались в рамках определенного жанрового канона 1 , который интуитивно осознавался современниками. Так, Н. Тэффи писала:
«Темы этих рассказов были специальные.
Для рождественского – замерзающий мальчик или ребенок бедняка на богатой елке.
Для пасхального рассказа полагалось возвращение блудного мужа к жене, одиноко тоскующей над куличом. Или возвращение блудной жены к брошенному мужу, обливающему одинокими слезами бабу.
Примирение и прощение происходило под звон пасхальных колоколов.
Таковы были строго выбранные и установленные темы.
Почему дело должно было происходить именно так – неизвестно. Муж с женой отлично могли бы помириться и в ночь под Рождество, а бедный мальчик вместо елки мог бы так же трогательно разговеться среди богатых детей.
Но обычай вкоренился так прочно, что и подумать об этом было нельзя. Возмущенные читатели стали бы писать негодующие письма, и тираж журнала пошатнулся бы непременно» 2 .
Конечно, за каждым праздником были закреплены свои мотивы и образы, но скорее можно согласиться с Е.В. Душечкиной в том, что существовал и общий комплекс мотивов 3 (или, вернее, мотивы, относящиеся преимущественно к одному из праздников, успешно переходили в тексты, приуроченные к другому). Так, под определение Тэффи не совсем подошли бы рассказы Л.Н. Андреева «Баргамот и Гараська», в котором представитель власти пожалел и обогрел на Пасху бедняка, и Н.А. Лухмановой «Чудо рождественской ночи», в котором в рождественскую ночь у постели больной дочери состоялось примирение супругов*. Хотя Е.В. Душечкина и Х. Баран пишут, что в этом «рассказе обыгрывается популярный “рождественский” мотив примирения на Рождество» 4 , более подходящим этот мотив был для праздника Пасхи с его символикой всепрощения.
Определенную тональность произведению задавал и образ печатного издания, для публикации в котором предназначался рассказ. Особое развитие жанры рождественского и пасхального рассказа получили в массовых женских журналах 1910-х гг. «Мир женщины», «Женщина и хозяйка», «Журнал для женщин», «Женщина», «Журнал для хозяек» и «Женская жизнь». Все эти женские журналы видели своей читательницей женщину городской среды, хозяйку, область интересов которой не распространяется, как правило, за пределы своей семьи. Исключением являлся журнал «Женская жизнь», ставивший своей задачей освещать общественную жизнь женщины и, таким образом, приближавшийся к изданиям феминистского типа. Но стоит отметить, что радикальные феминистские журналы зачастую игнорировали традицию печатания рассказов к праздникам. Так, например, пасхальные и рождественские номера журналов «Союз женщин» и «Женский вестник» в большинстве случаев не обозначались как таковые, а рассказы, помещенные в них, никак к этим праздникам не приурочивались. Так что традиция календарных текстов существовала в основном в массовых дамских журналах.
К формальным отличиям пасхальных и рождественских рассказов, опубликованных в женских журналах, от произведений, помещенных в «праздничных» номерах «общих» массовых журналов, можно отнести большее количество переводных произведений** и бóльшую распространенность легенд и сказок. Второе объясняется снисходительным отношением издателей к читателям-женщинам, стремившихся сделать материал более простым, доступным и интересным, но в то же время ставивших перед собой дидактические задачи.
В календарных рассказах, напечатанных в женских изданиях, гораздо больше, чем в массовых журналах, предназначенных для читателей обоих полов, акцентирована матримониальная тема, все сложности взаимоотношений между мужчинами и женщинами. Подчеркивается, что именно брак и семья представляют самую большую ценность для человека, и герой осознает это в главные семейные праздники. Такого рода рассказы имеют следующую структуру: 1) обычная жизнь героя (которая иногда остается за рамками повествования), 2) праздник, являющийся ключевым моментом, в этот день перед героем появляется какое-либо искушение, он ставится в ситуацию выбора, 3) принимаемое решение, с помощью которого обретается или восстанавливается «правильное» устройство мира, нарушенная гармония. Очевидно, что такое построение сюжета можно назвать циклическим с его схемой недостача – поиск – обретение . Циклический сюжет является одним из архетипов, укорененных в сознании человека. Одно из свойств такого сюжета можно определить как предсказуемость: в финале обязательно обретение. Так как массовой литературе присуща установка на удовлетворение читательского ожидания, то наиболее подходящим и оказывается циклический тип сюжета.
Герои рассказа «Ненаглядная» Н. Тимковского на Рождество ожидают приезда дочери, учащейся на курсах, финал знаменуется ее приездом 5 . В рассказе «Праздник» Л. Гумилевского описываются женские терзания, тоска, беспокойство о муже, находящемся на фронте; он возвращается домой как раз в канун Рождества 6 .
Однако не всегда персонаж обретает именно то, что ищет, иногда именно в неожиданном финале заключена интрига сюжета. Так, священник, герой рассказа «Матушка» С. Гусева-Оренбургского, хочет изменить судьбу своей семьи, получив богатый приход; для этого на святках он отправляется в город, но из-за метели теряет дорогу и возвращается домой 7 . В пути он осмысляет свое семейное счастье и чувство к жене. В праздник происходит обострение чувств, возрождение угаснувшей любви.
В пасхальном рассказе «Вальс» И. Матусевича герой на маскараде увлекается девушкой, напоминающей его жену, которую он давно разлюбил. Прекрасная незнакомка оказывается его женой, чувства героя к ней оживают. Показательно, что хотя рассказ помещен в пасхальный номер и в нем присутствует типичный пасхальный мотив возрождения прежней любви, действие происходит на маскараде, который является хронотопом святочных рассказов, что подчеркивает близость двух жанров. Очевидно и заимствование сюжета из знаменитой оперетты И. Штрауса «Летучая мышь», что свидетельствует о вторичности массовой литературы по отношению к признанным шедеврам.
Момент обретения гармонии, завершающий календарный рассказ, может проявляться как решение о заключении брака 9 , победа над соперницей, пытающейся разрушить семейное счастье 10 , появление надежды на счастье с любимым человеком 11 . Таким образом, Рождество или Пасха воспринимаются как поворотный момент в жизни персонажей, что соотносится с глубинной символикой праздников, подразумевающей преображение жизни на всех уровнях.
Цикличность сюжета может проявляться не так явно. Одним из вариантов финала становится духовное обретение, в чем символически выражается смысл Пасхи. Героиня рассказа «Праздник» Тимковского, старая учительница, на Пасху ожидает приезда сына, он забегает ненадолго и разочаровывает мать своей холодностью 12 . Но в этот же день к ней приезжает ее ученик, который проводит со старушкой весь вечер и даже остается ночевать. Он становится ее духовным сыном. Реальной физической потери для героини не происходит, но возникает духовная потеря, возмещаемая духовным обретением. Другая учительница, героиня рассказа А. Галиной, на Пасху ощущает счастье исполненного долга, победу разума над невежеством, которая соотносится повествователем со смыслом праздника – победой жизни над смертью 13 .
В русской литературе получили распространение приуроченные к Рождеству рассказы, в которых чудо не совершается и подчеркивается несоответствие действительности идее праздника. Е. Душечкина называет характерные для таких рассказов мотивы «антирождественскими» 14 . Есть и пасхальные рассказы с трагическим окончанием, поэтому применительно к двум праздникам можно говорить об «антиевангельских» мотивах. Правда, не всегда легко отличить «правильный» праздничный рассказ от его «антиевангельского» варианта. Героиня рассказа «Луч» Тимковского не празднует Пасху, она ждет письма от бросившего ее любовника 15 . Соседская девочка Нина пишет ей от себя письмо, чем доставляет радость больной героине. С одной стороны, долгожданное письмо приходит, но, с другой стороны, оно оказывается не от любимого. Вообще, тема детства, общения с детьми и воспитания их очень важна для женских журналов, что проявляется и в календарных произведениях. Если в праздничных рассказах, опубликованных в массовых журналах, детство присутствует как идеализированное прошлое героев, то для женских календарных произведений характерно «воспроизведение “детского”, отчасти наивного и одновременно мудрого взгляда, позволяющего лучше понять мир и человека» 16 . С бóльшим вниманием к детской теме связана и значимая для женской календарной прозы символика первого (когда особое значение приобретает то, что происходит с героем впервые). Описываются детские ожидания первой исповеди на Пасху 17 , первого христосования 18 . Осмысляются и переживания праздника взрослой героиней, вышедшей замуж и отмечающей Пасху в новых условиях 19 .
Соответственно смыслу самих праздников, функциональную роль в сюжете приобретает религиозная символика. Предметы церковного обихода и обрядовый инвентарь наделяются особым значением. Ключевыми элементами в рассказах являются молитвенник, икона, свеча. Поворотным моментом в развитии действия становятся молитва, исповедь. Первый звон колоколов на Пасху приобретает символическое значение: он или раздается в конце произведения, подтверждая принятое героями решение 20 , или является кульминационным моментом в сюжете, открывает для персонажа новые, скрытые от него прежде смыслы окружающей действительности 21 . При этом изменения происходят как в событийной стороне жизни героев, так и в их внутренней, духовной жизни, что обычно не менее значимо для развития сюжета. Общение с Богом способствует внутреннему перерождению героя.
Применительно к целой группе календарных рассказов можно говорить не только о повторяемости мотивов, но и о шаблонности сюжета, что вообще свойственно массовой литературе. Типичным примером такого пасхального произведения служит упоминаемый Х. Бараном рассказ А. Грузинского «Христос Воскресе» 22 , в котором умирающая актриса рассказывает о своей тяжелой жизни и вспоминает, как в детстве любила Пасху. В сюжете можно выявить два ключевых момента. Первый – это протагонист – актриса, женщина, порвавшая со своей средой, выбравшая одиночество. Второй момент – это ввод в повествование праздника Рождества или Пасхи, который способствует восстановлению (хотя бы на день) утерянных связей с прежней жизнью. Как правило, героиня вспоминает о счастливых минутах, но попытки вернуть их, если таковые предпринимаются, ни к чему не приводят, реального обретения не наступает, и героиня лишь больше осознает свою оторванность.
На фоне войны эта сюжетная модель расширяется. Война становится поворотным моментом в жизни героини. Героиня (не обязательно актриса) раньше вела праздный образ жизни, а теперь хочет духовно «возродиться» (как вариант, становится сестрой милосердия). Праздник – время вспомнить о чем-то чистом и светлом, чего давно уже нет в жизни. Так происходит в пасхальном рассказе «Без заглавия» Ф. Ласковой, героине которого, бывшей актрисе, а теперь сестре милосердия, на Пасху «вспомнилось вдруг умершее далекое детство – ощущение веры, чистоты и тайны. А теперь уже нет веры и чистоты – остались страх и сомнения» 23 . Схожая идея положена в основу новогоднего этюда «В лазарете» Гумилевского, героиня которого, сестра милосердия, работает в лазарете, в здании, где год назад провела свой первый бал 24 . Беспечной веселости ее прежней жизни противопоставляются муки раненых, причиняющие ей страдания. Вариантом такого типа сюжета является сюжет, в котором обращение героини в сестры милосердия происходит в праздничную ночь 25 .
Тезиc об общем комплексе мотивов и сюжетов, характерных для рождественских и пасхальных произведений, подтверждается примером двух следующих рассказов, написанных по случаю разных праздников. В пасхальном рассказе «Папаша» С. Гарина провинциальная актриса ожидает своего отца 26 . Героиня вспоминает, как начиналась ее театральная деятельность: отец был против ее профессии, она сбежала из дому к любовнику-актеру, отец же проклял ее. Теперь, двад цать лет спустя, героиня ожидает встречи с горячо любимым отцом. Она жаждет возращения прежних душевных отношений, но встреча разочаровывает ее.
В рассказе «Забытые лепестки» И. Нерадова в канун Рождества у артистки Гариной свободный вечер, она размышляет о скуке и однообразии жизни, жалеет об отсутствии «своего» дома. Звон колокола заставляет ее вспомнить о том, как давно она не была в церкви. В душе ее возникает «горячая жажда молитвы, жажда умиротворения исковерканной, вечно мятущейся жизни» 27 . Героиня разыскивает старый молитвенник, открывает его и видит засушенные цветы, которые многие поколения женщин хранили еще до нее. Здесь в рождественский рассказ проникает банальный штамп: засушенный цветок как память о былой любви. Героиня находит свой цветок, вспоминает о муже и дочери, которых бросила ради любовника и сцены, и отправляется к оставленной семье. Но прежней жизни больше нет, дочь ее умерла. Героиня понимает, что «все погребено», «забытые лепестки… не оживить…» 28 , и возвращается в «свою» гостиницу.
Так типичный любовный сюжет, разворачиваясь в предпраздничный день, становится рождественским. Кульминация рассказа связана с праздничным действом (колокольным звоном), который вызывает у героини соответствующие воспоминания. Дважды повторяется мотив обретения. Сначала героиня вспоминает прошедшую жизнь, видит себя матерью. Ей кажется, что в этом она нашла «свое», но на самом деле «своей» оказывается ее теперешняя жизнь. Поэтому жестокая утрата семьи, потеря ребенка означает окончательное обретение себя нынешней, утверждение своей настоящей жизни. Рождественский сюжет со счастливым концом нарушается, финал рассказа делает его «антиевангельским». Обретение женщиной самостоятельности достигается утратой, трагедией в личной жизни. Такую цену, на которую согласится не каждая женщина, должна заплатить героиня за свой новый статус. Поэтому рассказы, согласно концепции дамского журнала, призваны подтвердить читательнице традиционные ценности семьи и материнства.
Рассмотренные выше рассказы можно отнести к «антиевангельским»: возрождения героини в них не происходит. Но в женских журналах были и типичные пасхальные произведения. Мотив воскресшей жизни, воскресшей любви является традиционным пасхальным мотивом. В рассказе «Воскресшее» С. Заречной героиня встречает на Пасху своего бывшего возлюбленного 29 . Прежняя любовь воскресает, а христосование понимается как обручение героев навечно. Особенно благодатную почву для развития такой мотив получает в военное время. У героини рассказа Осипа Волжанина «Весенняя песнь» на войне убивают жениха, она впадает в нервную горячку, чуть не умирает 30 . Потом выздоравливает и отправляется на юг, где знакомится с молодым человеком, с которым отмечает Пасху. Позже он делает ей предложение, и она соглашается. В женских журналах пасхальный рассказ часто имеет в основе любовную тематику, традиционное христосование получает эротическую окраску, означая больше, чем религиозный обряд.
В женских святочных рассказах чаще, чем в произведениях, помещенных в «общих» массовых журналах, встречается мотив гадания, попытки узнать судьбу. Обычно берется не просто какой-то эпизод гадания, но описывается его подтверждение в судьбе героини. Интересно, что иногда развернутый обряд гадания редуцируется до образа зеркала, который сохраняет лишь номинальную связь с гаданием, становясь средством подглядывания 31 .
Итак, можно сделать вывод о взаимозаменяемости пасхальных и рождественских мотивов. Образная система календарных рассказов и используемая в них символика подтверждает характерную для массовой литературы приверженность штампам. Писатели стремились ответить читательским представлениям о праздничной литературе, поэтому востребованным оказывается циклический тип сюжета с обретением в финале. Важна не просто приуроченность рассказа к Рождеству или Пасхи, но функциональная роль этого праздника в сюжете, сам праздник становится символом духовного перерождения героя. Главные герои праздничных текстов, опубликованных в дамских журналах, как правило, женщины , которые выступают в своих типичных общественных ролях: актриса, учительница, сестра милосердия, мать семейства. Наиболее акцентированы темы любви, семьи, детей, мотив гадания .
Примечания
* Рассказ впервые опубликован в 1894 году, републикован в сборнике: Чудо рождественской ночи: Святочные рассказы / Сост., вступ. ст., примеч. Е. Душечкиной, Х. Барана. СПб.: Художественная литература, СПб. отд., 1993. С. 409–423).
** Однако нужно отметить, что зачастую переводные рассказы изначально пасхальными не являлись, а становились таковыми в структуре праздничного номера.
1 См.: Баран Х. Дореволюционная праздничная литература и русский модернизм // Баран Х. Поэтика русской литературы начала XX века. Сб.: Авторизованный перевод с англ. М.: Изд. группа «Прогресс» – «Универс», 1993. С. 284–328; Душечкина Е.В. Русский святочный рассказ: становление жанра. СПб.: СПбГУ, 1995. 256 с.; Калениченко О.Н. Судьбы малых жанров в русской литературе конца XIX – начала XX века (святочный и пасхальный рассказы, модернистская новелла). Волгоград: Перемена, 2000. 232 с.; Николаева С.Ю. Пасхальный текст в русской литературе. М.; Ярославль: Литера, 2004. 360 с.
2 Тэффи Н.А. Пасхальный рассказ // Тэффи Н.А. Все о любви. Париж: La presse française et étrangère, O. Zeluck, 1946. С. 185.
3 Душечкина Е.В. Русский святочный рассказ: становление жанра. СПб.: СПбГУ, 1995. С. 199.
4 Чудо рождественской ночи: Святочные рассказы / Сост., вступ. ст., примеч. Е. Душечкиной, Х. Барана. СПб.: Художественная литература, СПб. отд., 1993. С. 680.
5 Тимковский Н.И. Ненаглядная // Журнал для женщин. 1916. № 24. С. 2–4.
6 Гумилевский Лев. Праздник // Мир женщины. 1915. № 17. С. 3.
7 Гусев-Оренбургский С. Матушка // Журнал для хозяек. 1915. № 24. С. 26–28.
8 Матусевич Иосиф. Вальс // Журнал для хозяек. 1915. № 6. С. 32.
9 Каменский Анатолий. Недотрога // Мир женщины. 1916. № 7–8. С. 17–20; Л-ва А. Через год // Мир женщины. 1915. № 17. С. 3; Виссерче Берта. Любовь победила // Журнал для хозяек. 1912. № 21. С. 42–44.
10 Эк Екатерина <Курч Е.М.>. Второе зрение // Женская жизнь. 1916. № 7. С. 16–18.
11 Владимирова Е. Ветка сирени // Журнал для хозяек. 1916. № 7. С. 26–27.
12 Тимковский Н.И. Праздник // Журнал для женщин. 1916. № 7. С. 3–6.
13 Галина Аня. Серенькая учительница: Рассказ // Журнал для хозяек. 1914. № 7. С. 20–21.
14 Душечкина Е.В. Русский святочный рассказ: становление жанра. СПб.: СПбГУ, 1995. С. 206.
15 Тимковский Н.И. Луч // Журнал для хозяек. 1916. № 7. С. 23–24.
16 Николаева С.Ю. Пасхальный текст в русской литературе. М.; Ярославль: Литера, 2004. С. 230.
17 Эк Екатерина. Будем как дети // Мир женщины. 1916. № 7–8. С. 3; Гартинг Е. Первая исповедь (Детское: Наивные рассказы) // Мир женщины. 1916. № 7–8. С. 5; Тимковский Н.И. Луч // Журнал для хозяек. 1916. № 7. С. 23–24.
18 Готье Маргарита. Перед зеркалом // Журнал для женщин. 1914. № 5. С. 4–5.
19 Хохлов Евг. Первое воскресенье // Журнал для хозяек. 1915. № 6. С. 28–29.
20 Клэр В. В пасхальную ночь // Журнал для женщин. 1916. № 7. С. 6–8; Ласковая Ф. Без заглавия // Мир женщины. 1915. № 4. С. 2–4.
21 З. Софья <Качановская С.А.>. Двойник: Пасхальный рассказ // Женская жизнь. 1916. № 7. С. 13–15; Заречная Софья <Качановская С.А.>. Воскресшее: Пасхальный рассказ // Мир женщины. 1916. № 7–8. С. 2–3; Нерадов И. Забытые лепестки // Женщина и хозяйка. 1916. № 17. С. 3–4.
Нет ничего нового в мысли, что западный мир не похож на восточный. Одна из точек зрения такова: тому причиной преимущественный акцент на Воплощении Сына Божьего, существующий в западной католической культуре, и акцент на Воскресении Спасителя, важный для православного мира.
Иван Андреевич Есаулов - известный православный ученый, профессор Российского государственного гуманитарного университета. Теоретик и историк русской литературы. Автор книг «Категория соборности в русской литературе» и «Пасхальность русской словесности». В своих трудах И.А. Есаулов пытается осмыслить русскую литературу в контексте христианской традиции и ее трансформации в ХХ веке, а также занимается теоретическим обоснованием подобного подхода.
Сегодня мы приводим отрывок из выступления ученого на презентации книги «Пасхальность русской словесности» в Библиотеке-фонде «Русское Зарубежье» (18 января 2005 г.). И.А. Есаулов рассказывает о принципиальных различиях восточного и западного культурных миров, о разнице в мировоззрении католиков и православных, основанной на преимущественном акценте на Рождество или Пасху в католическом и православном вероучении.
Христоцентризм является важнейшим атрибутом христианской культуры как таковой. Годовой литургический цикл ориентирован как раз на события жизни Христа. Основными из них являются Его Рождение и Воскресение. Поэтому важнейшими событиями литургического цикла являются празднование Рождества и Пасхи. Это выражается в символике звезды и креста . Если в западной традиции можно усмотреть акцент на Рождество (и, соответственно, говорить о рождественском архетипе), то в традиции Восточной Церкви празднование Воскресения остается главным праздником не только в конфессиональном, но и в общекультурном плане, что позволяет высказать гипотезу о наличии особого пасхального архетипа и его особой значимости для русской культуры.
Под архетипами
в данном случае понимаются, в отличие от К. Г. Юнга, не всеобщие бессознательные модели, но такого рода трансисторические «коллективные представления», которые формируются и обретают определенность в том или ином типе культуры. Иными словами, это культурное бессознательное
: сформированный той или иной духовной традицией тип мышления
, порождающий целый шлейф культурных последствий, вплоть до тех или иных стереотипов поведения. Подобные представления часто не осознаются на рациональном
уровне самими носителями той или иной культуры, но могут быть выделены в результате специального научного описания.
Не хотелось бы быть понятым таким образом, что православие тем самым противопоставляется другим христианским конфессиям. Я основываюсь лишь на том несомненном факте, что в России Пасха до сих пор является главным праздником не только в конфессиональном смысле , но и в культурном. Тогда как в западном христианстве Пасха в культурном пространстве словно бы уходит в тень Рождества. Это различие, по-видимому, нельзя объяснить лишь дальше продвинувшимся процессом секуляризации на Западе или же, как его следствием, коммерциализацией Рождества: речь идет о более глубинных предпочтениях, которые отчетливо проявились в области культуры и которые нельзя элиминировать без существеннейшего искажения всей тысячелетней истории параллельного существования восточной и западной половин христианского мира.
В западном варианте христианской культуры акцентируется не смерть и последующее Воскресение Христа, а сам Его приход в мир, рождение Христа, дающее надежду на преображение и здешнего земного мира. Рождество, в отличие от Пасхи, не связано непосредственно с неотменимой на земле смертью. Рождение существенно отличается от Воскресения. Приход Христа в мир позволяет надеяться на его обновление и просвещение. Однако в сфере культуры можно говорить об акцентировании земных надежд и упований, разумеется, освещаемых приходом в мир Христа; тогда как пасхальное спасение прямо указывает на небесное воздаяние. Наконец, та и другая традиции исходят из признания Богочеловеческой природы Христа, но западной ветви христианства, по-видимому, все-таки ближе земная сторона этой природы (то, что Спаситель - Сын человеческий), православию же ближе Его Божественная сущность. Каждый из инвариантов не существует в качестве единственного культурообразующего фактора, но является доминантным , сосуществуя с субдоминантным фоном. Именно поэтому мне хотелось бы настаивать на акцентировании тех или иных моментов, а не на их наличии или отсутствии в христианской цивилизации.
Выделенные архетипы, будучи явлением культурного бессознательного, сохраняют свои «ядра», но при этом способны видоизменяться. Так, жизнетворчество как романтиков, так и символистов понимается в этом контексте как проявление рождественского архетипа. Оно же является средним звеном между собственно религиозным Преображением и позднейшим жизнестроительством .
Как пасхальная культурная установка, так и рождественская могут быть «чреваты» своими собственными метаморфозами и псевдоморфозами, которые можно объяснить общим процессом секуляризации культуры. Так, жертвенность во имя Христа может утерять собственно христианский смысл и быть использована в совершенно иных целях. Равно как и рождественское преображение мира, если вымывается тот же христианский его компонент, превращается в насильственную переделку как мира, так и самого человека.
В тексте и подтексте русской литературы XIX века и более ранних веков доминирует пасхальный архетип - причем, даже у тех авторов, которые вовсе не были замечены в «излишней» религиозности. В книге я подробно описываю как этот архетип проявляется на различных уровнях произведений. В литературе «серебряного века», на мой взгляд, обнаруживается флуктуация этой пасхальной доминанты.
Так, уже в теократической утопии Вл.Соловьева, предполагающего грядущее соединение римского архиерея с русским царем, то есть католического священства и православного царства, можно заметить «всеединство», восходящее к рождественскому архетипу. Речь идет о том, что сам факт рождения Христа имеет для Вл.Соловьева кардинальное значение, как бы обещая некое общее прогрессивное развитие человечества: рождение Спасителя, согласно этой логике, уже само по себе, словно бы независимо от Его крестных мук, смерти на кресте и последующего Воскресения свидетельствует о будущем примирении, благодатном преобразовании (изменении) мира.
Вытекающая из теократических надежд Вл.Соловьева и его представлений о Богочеловечестве идея преображения
мира, глубинно связанная с рождественским архетипом, позднее трансформируется в идею жизнетворчества,
так прельстившую русских символистов, а затем и жизнестроительства
, реализованного не только в соцреалистических текстах «инженеров человеческих душ», но и в жизни их жертв-читателей. В каждом из этих случаев выражается надежда на устройство лучшей жизни «в мире сем»: например, посредством «объединенного человечества», управляемого либо «лучшими» его представителями, либо прямо «мировым правительством». В философии Соловьева идея теократии имеет - в рассматриваемом нами контексте - архетипические рождественско-преобразовательные коннотации, тогда как в повести об антихристе можно констатировать доминанту Воскресения. В том и другом случаях доминанта непременно соседствует с субдоминантой, поэтому, в частности, философское наследие Вл.Соловьева и явилось не только основанием «нового религиозного сознания», но и разнонаправленных тенденций в культурной жизни России ХХ века. Например, в «Философии общего дела» Федорова акцент сделан именно на победе над смертью. Очевидно, именно пасхальный архетип русской культуры мог привести к появлению столь грандиозного и поражающий сознание философского «проекта». Однако пасхальность здесь осложнена и модернизирована «рождественскими» упованиями на кардинальное изменение сынами мирового жизнеустройства.
Для эстетики русского символизма характерно фундаментальное изменение отношений между доминантным и субдоминантным полюсами христоцентризма, при котором можно заметить смещение литургического акцента в сторону Рождества, сопровождаемое и другими характерными культурными трансформациями. В этом смысле символизм представляет собой великий переворот, в итоге которого, вероятно, произошло глобальное смещение эстетической и духовной доминанты русской культуры, после чего иным стал сам магистральный вектор ее развития. Недаром А.Блок в романе Пастернака толкуется как явление именно Рождества.
Русский футуризм, как и другие «авангардные» направления, несколько брутальным образом, но продолжает ту же «рождественскую» линию символизма. В эстетике соцреализма также можно усмотреть какое-то профанированное, но все-таки узнаваемое замещение пасхального архетипа советским вариантом архетипа рождественского. Так, глобальная трансформация русской христианской традиции проявилась в том, что центральная фигура советской культуры - В.И.Ленин - не нуждается в воскресении, ибо в субстанциальном смысле он никогда не умирал: он, как известно, «всегда живой», «живее всех живых» и т.п. Поэтому важнейшим событием становится не избыточное в данном случае «воскресение», а сам факт его рождения, имеющий отчетливо манифестируемое сакральное значение и глубинно связанный с рождением нового мира (который также вовсе не собирается «умирать», будучи лишенным всякой эсхатологической перспективы).
Флуктуация в символистскую эпоху до того времени еще вполне традиционной русской культуры, породила принципиальную множественность постсимволистских ветвей этой культуры, не сводимых к какому-либо одному литературному направлению. Сам же Постсимволизм мне представляется, если использовать синергийную терминологию, особой зоной бифуркации для диссипатирующей к началу ХХ века отечественной светской культуры. Из этого отнюдь не следует, что пасхальный архетип перестал быть значимым для русской словесности.
Именно пасхальная ветвь христоцентризма продолжает быть доминантной для таких авторов, как Иван Шмелев. Но не только традиционалисты, но и былые авангардисты вполне могли наследовать той же пасхальной традиции. Так, «Доктор Живаго» представляет собой не что иное, как пасхальный роман
. Он начинается со сцены похорон, а завершается стихотворными строками о Воскресении и предстании перед Богом: «Я в гроб сойду и в третий день восстану». Структура романа представляет собой художественно организованное паломничество к Пасхе, к новой жизни. Не случайно завершающая - стихотворная - часть романа продолжает единую
нумерацию прозаических частей - как посмертное существование человека продолжает его земную жизнь. Не случайно и то, что первый глагол (и одновременно первое слово романа) - это глагол движения
, пути: «шли, шли и пели». Это не только личный пасхальный путь Живаго, но и предельно обобщенный путь каждого. Земная путаница во время похорон («Кого хоронят? Живаго. Да не его. Ее. Все равно») - эта путаница важна только в малой - земной перспективе: «Царствие небесное», о котором говориться в том же абзаце, объемлет равно «ее» и «его»: каждого из Живаго (т.е. живущих).
Вместе с тем было бы весьма плодотворным, на мой взгляд, описание как метаморфоз, так и псевдоморфоз которые происходят с рождественским и пасхальным арехтипами в русской литературе ХХ в. Так, в горьковской повести «Мать» пасхальная атрибутика используется именно потому, что, по-видимому, призвана ударным образом воздействовать на читательское сознание, сместить доминанту читательских ожиданий. Поднимающий «народ» на борьбу за лучшее будущее Сын Матери призван, согласно логике автора, заместить Христа как недолжного Мессию. Мутация горизонта читательских ожиданий - если вспомнить Изера - в диктуемом автором направлении - и является конечной целью горьковской повести.
В символистских и околосимволистских кругах отношения между Святой Русью и Россией осмысливались зачастую отнюдь не в качестве отношения между идеальным инвариантом и его земным несовершенным воплощением, а в качестве, так сказать, членов бинарной оппозиции. Парадоксальным образом одним из возможных глубинных источников этого противопоставления является как раз пасхальный архетип: для того, чтобы воскреснуть , совершенно недостаточно частичного, постепенного улучшения. Скажем, постепенного улучшения недолжной российской жизни. Поскольку Воскресение (Пасха) - это окончательная победа над смертью, одоление смерти, можно говорить об их таинственной связи: без смерти Воскресения, увы, не бывает. Однако Воскресения не бывает не только без смерти, но и без твердой веры в реальную возможность этого чуда; вера же немыслима без строгого и серьезного отнологического разделения святого и греховного. Тогда как именно размывание границ между сакральным и профанным, игровое отношение как к «божественному», так и к «чертовщине» привело в России первой четверти ХХ века, не знавшей культуры возрожденческого «плюрализма», вначале к девальвации подлинных духовных ценностей, а затем и к русской Катастрофе.
Если Рождество и Пасху обозначить - вполне в соответствии с христианской традицией - символами звезды и креста, как я уже говорил ранее, то многие тексты ХХ века (особенно советского периода) находятся, так сказать, между крестом и звездой . Особенно интересна в этом контексте поэтика А.Платонова. Так, и «Котлован» и «Чевенгур» являются топосом чаемого общего воскресения. Однако пасхальное начало здесь претерпевает злокачественной псевдоморфозу. Я подчеркивал, что уже «общее дело» Федорова обнаруживает две компоненты: пасхальное основание этого «дела» - преодоление смерти - как бы дополняется (но тем самым и искажается) «рождественским» стремлением преобразить мир посредством посюстороннего «воскрешения» отцов.
Два различных мистических ориентира в мире А.Платонова, угадываются в бесхитростном вопросе чевенгуровского «прочего» о советской звезде: «почему она
теперь главный знак
на человеке, а не крест и не кружок». Ответ коммунистического фарисея Прошки («красная звезда обозначает пять материков земли, соединенных в одно руководство и окрашенных кровью жизни») не удовлетворяет «прочего». Чепурный «брал в руки звезду и сразу видел, что она - это человек, который раскинул свои руки и ноги, чтобы обнять другого человека». Телесность звезды сопоставляется с крестом, который, по словам «прочего», «тоже человек».
«Раньше, - по словам платоновского персонажа, - люди одними руками хотели друг друга удержать, а потом не удержали - и ноги расцепили и приготовили». Удержание людей крестом (христианское одоление смерти) и «расцепление» ног, потенциально связанное в данном контексте с рождением, и представляют собой, собственно говоря, различные способы ориентации в мире.
Если на языке этих символов попытаться сформулировать основную проблему платоновского космоса, то, по-видимому, она состоит именно в том, что земная ориентация на Рождение - звезду (пусть и на рождение нового мира) - предполагает, прежде всего, все же доминанту телесности человека («у него тело устроено для объятий», поэтому, между прочим, как раз телесные объятия - далеко не всегда сексуально окрашенные - занимают такое значительное место в романе). Отсюда, например, характеристика собранных Прошкой женщин, которые одновременно определяются как «прихожанки Чевенгура» и «восьмимесячные ублюдки», так преждевременно «истратившие» свое тело, что им требуется именно новое рождение - в самом буквальном телесном смысле («Пускай им девятым месяцем служит коммунизм. - И верно!... Они в Чевенгуре, как в теплом животе, скорей дозреют и уж тогда целиком родятся »).
Доминанта телесности проявляется и в жуткой сцене корчевания крестов на кладбище. Тогда как Воскресение имеет иную доминанту и требует преодоления телесности, неизбежно связанной со смертью. Совместить же то и другое - даже и в пределах коммунизма - оказывается невозможным, как ни «опорожняй» для него место на земле. «Кружок» же, о котором также спрашивает «прочий», по-видимому, символизирует бесплодную - и равнодушную к страданиям человека - циклическую повторяемость, не предполагающую ни «революционного», ни пасхального преодоления телесности.
Сюжет Чевенгура в целом и представляет собой не возвращение утопии к истории, как это полагает, например, Ханс Гюнтер, а безблагодатное возвращение к природной цикличности. «Кружок», о котором говорит «прочий», доминирует уже в конце первого абзаца романа: «давали ему на кадку новые обручи подогнать, а он занимался устройством деревянных часов, думая, что они должны ходить без завода - от вращения земли». Кадка, обручи, деревянные часы; наконец, вращение земли - все это так или иначе объединяется идеей круговорота, возвращения к исходному природному - а не историческому - состоянию. Путь Александра Дванова обозначен в самом начале романа: «и этот из любопытства утонет». Однако неудовлетворенность пасхальным преодолением этой цикличности и крушение надежд на революционный «прорыв», когда «звезда» должна была одолеть как «кружок», так и «крест», приводит к энтропии мира.
Контаминация в пределах одной культурной системы двух различных архетипических ориентиров и непроясненость доминанты этой системы может привести не только к чаемому «синтезу», но иногда чревата таким «культурным взрывом», который потенциально способен уничтожить и саму эту культурную систему.