Яблочный спас - популярное в народе название важного церковного праздника, именуемого Преображением Господа Бога и Спаса Иисуса Христа. Известно, что Преображение Господне входит в список 12 наиболее значимых православных праздников. Великий день христиане отмечают ежегодно 19 августа. Он приходится на самый короткий, но очень строгий пост, продолжающийся до дня Успения Божией матери. Яблочный спас моложе других важных церковных дат, но его история не менее загадочна и интересна.
Любимые августовские праздники - три Спаса
Всего в церковном календаре три Спаса. Первый, именуемый Спасом на воде, приходится на 14 августа. В этот день верующие спасались от эпидемий и инфекций, усиленных летней жарой, с помощью святой воды, выносимой из церкви. Другое известное название - Медовый Спас, праздник получил по той причине, что с этого дня было дозволено есть мед.
Самым главным из трех считается Второй Спас - Яблочный или Праздник первых плодов. После него разрешается употреблять в пищу яблоки и другие фрукты. Особенно строго в древние времена относились к запрету родители, потерявшие детей. Считалось, что если отказываться от лакомства плодами, то на том свете умерших деток угощают гостинцами и золотыми яблочками. Верующие люди утверждают, что яблоки в этот день обладают особой волшебной силой, и лакомство ими помогает осуществлять загаданные желания.
Третий Спас в народе называют Ореховым, в церковном календаре он значится 29 августа. Обычно к этому сроку орехи становятся зрелыми и пригодными в пищу. Также православные зовут его Спасом на полотне, в знак того, что лик Иисуса отпечатался на куске ткани. В этот день коробейники традиционно устраивали распродажу холстов и полотен.
Корни и история Яблочного Спаса
Историки утверждают, что Второй спас пришел на смену дохристианскому празднику сбора яблок. В старинные времена плоды до этого дня считались незрелыми и несъедобными. Лишь после освящения у алтаря сочные фрукты разрешалось употреблять в пищу без ограничений. Язычники верили, что яблоки в этот день наделены особой силой - они несут здоровье, красоту, силу и счастье.
Преображение Господне в православной церкви называют еще Спасом на горе. Верующие знают, что 19 августа - ровно за 40 дней до распятия Христа, Иисус и три его ученика поднялись на гору Фавор. Когда Иисус начал молиться, его лицо вдруг осветил неземной свет, а одежды превратились в белоснежные. Так Иисус Христос преобразился на глазах у Петра, Иоанна и Иакова, открыв им свое предназначение.
В этот миг будущий Спаситель узнал, что ему суждено во имя людей умереть мученической смертью на кресте, а потом воскреснуть. Христос строго-настрого запретил своим ученикам рассказывать об этом чудесном событии. Вернувшись к людям, сын Господа Бога велел собирать яблоки, чтобы Отец мог освятить их. Отмечать Яблочный спас начали в 4 веке, после того, как на горе Фавор был открыт храм, увековечивший Преображение Господне.
Традиции Праздника первых плодов
Празднование Преображения Господнего начинается с утренней церковной службы. Во время богослужения крест выносят в центр храма. В первую очередь совершается обряд поклонения, а затем - Крестный ход и освящение плодов. Во время литургии поют канон о Великом Преображении. Прихожане обязательно одеваются в белоснежные одеяния, белый - главный цвет чудесного праздника.
Традиционно в этот день верующие несли в церковь корзины с виноградом, яблоками, грушами, сливами и другими плодами и ягодами, созревшими в саду. Урожай следовало собирать рано утром, чтобы на румяной кожице сохранились капельки росы. Хозяйки пекли на праздник постные пироги и блины с фруктовыми начинками, преимущественно с яблочной. 19 августа разрешалось не только есть яблоки, но и начинать их заготавливать: варить варенье, джемы, сушить.
Самый главный обычай Второго Спаса - угощение малоимущих и голодных людей яблоками. Верующие никогда не скупились в этот день и охотно делились собранным урожаем с теми, кто нуждался в помощи. Также освященные плоды обязательно несли на кладбище, причем угощения оставляли не только на могилах своих родных, но и на холмиках, оставшихся без присмотра.
Яблочный Спас всегда символизировал начало осени, в народе его именовали Осенинами. До этой даты нужно было успеть убрать урожай пшеницы и заготовить лекарственные травы. Согласно приметам, ясный день в Преображение Господне предвещает суровую зиму, дождь - к мокрой осени, а сухая погода - к засушливой осени.
19 августа празднуется Второй Спас, который ещё называют Яблочным. Православная церковь в этот день отмечает . Праздник посвящен знаменательному событию из жизни Иисуса Христа. В конце земного пути Спаситель сообщил Своим ученикам, что ему предстоит пострадать за людей, быть распятым на кресте, умереть и на третий день воскреснуть. Однако ученикам было сложно в это поверить. Тогда Иисус возвёл трех апостолов – Петра, Иоанна и Иакова – на гору Фавор, расположенную недалеко от Назарета и преобразился перед ними: Его лицо просияло как солнце, а одежды стали белоснежными.
Во время Преображения явились ветхозаветные пророки Моисей и Илия, которые обсуждали с Господом конец Его земного пути. Потом гору и всех, кто находился на ней, осветило светлое облако, из которого раздался глас небесный, свидетельствующий о Божестве Иисуса: «Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в котором Моё благоговение. Его и слушайте ». Удивленные ученики в испуге упали на землю и закрыли свои лица. Христос подошел к ним, коснулся и сказал: «Встаньте и не бойтесь ». Ученики поднялись на ноги и открыли глаза, но никого, кроме Иисуса они не увидели. Когда они спускались с горы, Он запретил им говорить о том, что они здесь увидели, до тех пор, пока их Учитель не воскреснет из мёртвых.
Преображением на горе Фавор Христос показал славу Своего Божества. Сделал он это для того, чтобы ученики во время Его Крестных страданий и смерти не поколеблись в вере в Него – Сына Божия.
История праздника Яблочный Спас
На Руси праздновать Яблочный Спас начали очень давно. Как и другие августовские праздники приурочен он к сбору урожая. В народе Спас был одним из самых почитаемых праздников, а дату, на которую он выпадал, связывали с наступлением осени. После крещения Руси праздник обрел новую силу, потому что в этот день Православная церковь отмечает великий двунадесятый праздник Преображение Господне. Нынешний Спас вобрал в себя элементы христианства и язычества, различные народные и церковные традиции.
Яблочный Спас: традиции праздника и его обычаи
По традиции, на Преображение Господне в церквях в конце Божественной литургии освящают яблоки и другие плоды. По этой причине в народе и назвали этот праздник Вторым, или яблочным, Спасом. Кое-где, видимо под влиянием священного писания, праздник именуется «Спас на горе».
В этот день наши предки отмечали Осенины – встречу осени. Вечером всей деревней отправлялись в поле и с песнями провожали закат солнца. Считалось, что на Преображение начинает преображаться природа – к ночи становится холодно, а днём уже не так сильно припекает солнце, постепенно начинает желтеть листва, первые стаи журавлей отлетают на юг. В это время наблюдается начало перелета лебедей, что является предзнаменованием скорого наступления холодов: «Лебедь на хвосте несёт зиму ».
С раннего утра на паперти церквей выставлялись столы, на которых громоздились горы яблок, картофеля, гороха, репы и брюквы, стояли посудины с зерном ячменя и ржи. После обедни священник благословлял плоды нового урожая, а прихожане всего понемногу ссыпали в специальные корзинки – в пользу причта. Потом, перекрестясь, разговлялись яблоками. Священник передавал яблоки детям, нищим и тем людям, у которых не было своих садов.
Вернувшись из храма, крестьяне приступали к сбору яблок (кроме поздних сортов). Владельцы больших садов, составляющих значительную часть сельскохозяйственных угодий, перед сбором урожая приглашали к себе священника. В саду под деревьями ставили икону Преображения Господня и служили благодарственный молебен, после чего приступали к снятию яблок.
Садоводы спешили собрать как можно больше фрукты, потому что верили – собранные в этот день плоды лучше выглядят и дольше сохранятся. К тому же впереди крестьян ждало много работы – уборка других фруктов и овощей, жатва ярового хлеба, посев озимых. Всё это нужно успеть до наступления осенних ненастных дней. Не случайно в народе говорили: «После Второго Спаса дождь – хлебогной
».
В некоторых деревнях на Преображение Господня организовывали так называемые столованья. На площади перед храмом ставили длинный ряд столов, хозяйки выносили всевозможную снедь, прежде всего ватрушки и пироги с яблочной начинкой, яблочный квас, отчего вся окрестность наполнялась ароматом выпечки и свежих яблок. У этих столов собирался народ, пробуя угощения и нахваливая хозяек.
Существовало поверье, что на том свете детям, чьи родители до Второго Спаса не ели яблок нового урожая, раздают яблочки. Поэтому взрослые, особенно те, у кого умирали дети, считали за большой грех кушать яблоки до Преображения.
Время после Второго Спаса считалось самым удачным для посева озимых, особенно если погода тому благоприятствует. Сеять рожь старались при северном ветре, тогда, по народным наблюдениям, она родит крепче и крупнее.
Ещё 19 августа справляли «горохов день»: одевались в праздничные платья, шли на гороховое поле и потчевали друг друга. В некоторых губерниях долгое время существовал обычай всеобщего разговения горохом: отслужив молебен, крестьяне всем миром отправлялись на гороховое поле, где до самого вечера лакомились зелёными стручками, не обращая внимание на то, где своя полоса, а где чужая. Эти гороховые разговены были истинным праздником для деревенской детворы, которая за целый день вдоволь наедалась вкусного и сладкого гороха.
Накануне праздника пчеловоды одаривали водяного. Делали это ночью, до того, как начнут петь петухи. Водяного кормили свежим мёдом, от каждого улья приносили понемногу воска. Также водяному духу приносили жертву: топили в пруду или болоте первый пчелиный рой, «первак». Делалось это для того, чтобы уберечь пчел в будущем и не допустить больших разливов рек весной.
По погоде дня определяли, какой будет осень и зима:
- сухой Спас предвещает сухую осень;
- мокрый – мокрую;
- ясный – суровую зиму.
Яблочный Спас: поговорки и пословицы
- Каков Второй Спас, таков и январь.
- Второй Спас – всему час.
- Второй Спас шубу припас.
- На яблочный Спас готовь рукавицы про запас.
- В («на воде») олень в реке обмакивает копыто, во Второй Спас («на горе») – хвост (от чего становится ещё холоднее вода).
- Со Второго Спаса засевай озимые.
- На Яблочный Спас и нищий нищего яблочко угостит.
Видео: Яблочный Спас
Завтра — Преображение, а послезавтра меня повезут куда-то к Храму Христа Спасителя, в огромный розовый дом в саду, за чугунной решеткой, держать экзамен в гимназию, и я учу и учу «Священную Историю» Афинского. «Завтра» — это только так говорят, — а повезут годика через два-три, а говорят «завтра» потому, что экзамен всегда бывает на другой день после Спаса-Преображения. Все у нас говорят, что главное — Закон Божий хорошо знать. Я его хорошо знаю, даже что на какой странице, но все-таки очень страшно, так страшно, что даже дух захватывает, как только вспомнишь. Горкин знает, что я боюсь. Одним топориком он вырезал мне недавно страшного «щелкуна», который грызет орехи. Он меня успокаивает. Поманит в холодок под доски, на кучу стружек, и начнет спрашивать из книжки. Читает он, пожалуй, хуже меня, но все почему-то знает, чего даже и я не знаю. «А ну-ка, — скажет, — расскажи мне чего-нибудь из божественного...» Я ему расскажу, и он похвалит:
— Хорошо умеешь, — а выговаривает он на «о», как и все наши плотники, и от этого, что ли, делается мне покойней, — не бось, они тебя возьмут в училищу, ты все знаешь. А вот завтра у нас Яблошный Спас... про него умеешь? Та-ак. А яблоки почему кропят? Вот и не так знаешь. Они тебя вспросют, а ты и не скажешь. А сколько у нас Спасов? Вот и опять не так умеешь. Они тебя учнуть вспрашивать, а ты... Как так у тебя не сказано? А ты хорошенько погляди, должно быть.
— Да нету же ничего... — говорю я, совсем расстроенный, — написано только, что святят яблоки!
— И кропят. А почему кропят? А-а! Они тебя вспросют, — ну, а сколько, скажут, у нас Спасов? А ты и не знаешь. Три Спаса. Первый Спас — загибает он желтый от политуры палец, страшно расплющенный, — медовый Спас, Крест выносят. Значит, лету конец, мед можно выламывать, пчела не обижается... уж пошабашила. Второй Спас, завтра который вот, — яблошный, Спас-Преображение, яблоки кропят. А почему? А вот. Адам-Ева согрешили, змей их яблоком обманул, а не ведено было, от греха! А Христос возшел на гору и освятил. С того и стали остерегаться. А который до окропенья поест, у того в животе червь заведется, и холера бывает. А как окроплено, то безо вреда. А третий Спас называется орешный, орехи поспели, после Успенья. У нас в селе крестный ход, икону Спаса носят, и все орехи грызут. Бывало, батюшке насбираем мешок орехов, а он нам лапши молочной — для розговин. Вот ты им и скажи, и возьмут в училищу.
Преображение Господне... Ласковый, тихий свет от него в душе — доныне. Должно быть, от утреннего сада, от светлого голубого неба, от ворохов соломы, от яблочков грушовки, хоронящихся в зелени, в которой уже желтеют отдельные листочки, — зелено-золотистый, мягкий. Ясный, голубоватый день, не жарко, август. Подсолнухи уже переросли заборы и выглядывают на улицу, — не идет ли уж крестный ход? Скоро их шапки срежут и понесут под пенье на золотых хоругвях. Первое яблочко, грушовка в нашем саду, — поспела, закраснелась. Будем ее трясти — для завтра. Горкин утром еще сказал:
— После обеда на Болото с тобой поедем за яблоками.
Такая радость. Отец — староста у Казанской, уже распорядился:
— Вот что, Горкин... Возьмешь на Болоте у Крапивкина яблок мер пять-шесть, для прихожан и ребятам нашим, «бели», что ли... да наблюдных, для освящения, покрасовитей, меру. Для причта еще меры две, почище каких. Протодьякону особо пошлем меру апортовых, покрупней он любит.
— Ондрей Максимыч земляк мне, на совесть даст. Ему и с Курска, и с Волги гонят. А чего для себя прикажете?
— Это я сам. Арбуз вот у него выбери на вырез, астраханский, сахарный.
— Орбузы у него... рассахарные всегда, с подтреском. Самому князю Долгорукову посылает! У него в лобазе золотой диплом висит на стенке под образом, каки орлы-те!.. На всю Москву гремит.
После обеда трясем грушовку. За хозяина — Горкин. Приказчик Василь-Василич, хоть у него и стройки, а полчасика выберет — прибежит. Допускают еще, из уважения, только старичка-лавочника Трифоныча. Плотников не пускают, но они забираются на доски и советуют, как трясти. В саду необыкновенно светло, золотисто: лето сухое, деревья поредели и подсохли, много подсолнухов по забору, кисло трещат кузнечики, и кажется, что и от этого треска исходит свет — золотистый, жаркий. Разросшаяся крапива и лопухи еще густеют сочно, и только под ними хмуро; а обдерганные кусты смородины так и блестят от света. Блестят и яблони — глянцем ветвей и листьев, матовым лоском яблок, и вишни, совсем сквозные, залитые янтарным клеем. Горкин ведет к грушовке, сбрасывает картуз, жилетку, плюет в кулак.
— Погоди, стой... — говорит он, прикидывая глазом. — Я ее легким трясом, на первый сорт. Яблочко квелое у ней... ну, маненько подшибем — ничего, лучше сочком пойдет... а силой не берись!
Он прилаживается и встряхивает, легким трясом. Падает первый сорт. Все кидаются в лопухи, в крапиву. Вязкий, вялый какой-то запах от лопухов, и пронзительно едкий — от крапивы, мешаются со сладким духом, необычайно тонким, как где-то пролитые духи, — от яблок. Ползают все, даже грузный Василь-Василич, у которого лопнула на спине жилетка, и видно розовую рубаху лодочкой; даже и толстый Трифоныч, весь в муке. Все берут в горсть и нюхают: ааа... гру-шовка!..
Зажмуришься и вдыхаешь, — такая радость! Такая свежесть, вливающаяся тонко-тонко, такая душистая сладость- крепость — со всеми запахами согревшегося сада, замятой травы, растревоженных теплых кустов черной смородины. Нежаркое уже солнце и нежное голубое небо, сияющее в ветвях, на яблочках...
И теперь еще, не в родной стране, когда встретишь невидное яблочко, похожее на грушовку запахом, зажмешь в ладони зажмуришься, — и в сладковатом и сочном духе вспомнится, как живое, — маленький сад, когда-то казавшийся огромным, лучший из всех садов, какие ни есть на свете, теперь без следа пропавший... с березками и рябиной, с яблоньками, с кустиками малины, черной, белой и красной смородины, крыжовника виноградного, с пышными лопухами и крапивой, далекий сад... — до погнутых гвоздей забора, до трещинки на вишне с затеками слюдяного блеска, с капельками янтарно-малинового клея, — все, до последнего яблочка верхушки за золотым листочком, горящим, как золотое стеклышко!.. И двор увидишь, с великой лужей, уже повысохшей, с сухими колеями, с угрязшими кирпичами, с досками, влипшими до дождей, с увязнувшей навсегда опоркой... и серые сараи, с шелковым лоском времени, с запахами смолы и дегтя, и вознесенную до амбарной крыши гору кулей пузатых, с овсом и солью, слежавшеюся в камень, с прильнувшими цепко голябями, со струйками золотого овсеца... и высокие штабеля досок, плачущие смолой на солнце, и трескучие пачки драни, и чурбачки, и стружки...
— Да пускай, Панкратыч!.. — оттирает плечом Василь-Василич, засучив рукава рубахи, — ей-Богу, на стройку надоть!..
— Да постой, голова елова... — не пускает Горкин, — побьешь, дуролом, яблочки...
Встряхивает и Василь-Василич: словно налетает буря, шумит со свистом, — и сыплются дождем яблочки, по голове, на плечи. Орут плотники на досках: «эт-та вот тряхану-ул, Василь-Василич!» Трясет и Трифоныч, и опять Горкин, и еще раз Василь-Василич, которого давно кличут. Трясу и я, поднятый до пустых ветвей.
— Эх, бывало, у нас трясли... зальешься! — вздыхает Василь-Василич, застегивая на ходу жилетку, — да иду, черрт вас..!
— Черкается еще, елова голова... на таком деле... — строго говорит Горкин. — Эн еще где хоронится!.. — оглядывает он макушку. — Да не стрясешь... воробьям на розговины пойдет, последышек.
Мы сидим в замятой траве; пахнет последним летом, сухою горечью, яблочным свежим духом; блестят паутинки на крапиве, льются-дрожат на яблоньках. Кажется мне, что дрожат они от сухого треска кузнечиков.
— Осенние-то песни!.. — говорит Горкин грустно. — Прощай, лето. Подошли Спасы — готовь запасы. У нас ласточки, бывало, на отлете... Надо бы обязательно на Покров домой съездить... да чего там, нет никого.
Сколько уж говорил — и никогда не съездит: привык к месту.
— В Павлове у нас яблока... пятак мера! — говорит Трифоныч. — А яблоко-то какое... па-влов-ское!
Меры три собрали. Несут на шесте в корзине, продев в ушки. Выпрашивают плотники, выклянчивают мальчишки, прыгая на одной ноге:
Крива-крива ручка,
Кто даст — тот князь,
Кто не даст — тот собачий глаз.
Собачий глаз! Собачий глаз!
Горкин отмахивается, лягается:
— Махонькие, что ли... Приходи завтра к Казанской — дам и пару.
Запрягают в полок Кривую. Ее держат из уважения, но на Болото и она дотащит. Встряхивает до кишок на ямках, и это такое удовольствие! С нами огромные корзины, одна в другой. Едем мимо Казанской, крестимся. Едем по пустынной Якиманке, мимо розовой церкви Ивана Воина, мимо виднеющейся в переулке белой — Спаса в Наливках, мимо желтеющего в низочке Марона, мимо краснеющего далеко, за Полянским Рынком, Григория Неокессарийского. И везде крестимся. Улица очень длинная, скучная, без лавок, жаркая. Дремлют дворники у ворот, раскинув ноги. И все дремлет: белые дома на солнце, пыльно-зеленые деревья, за заборчиками с гвоздями, сизые ряды тумбочек, похожих на голубые гречневички, бурые фонари, плетущиеся извозчики. Небо какое-то пыльное, — «от парева», — позевывая, говорит Горкин. Попадается толстый купец на извозчике, во всю пролетку, в ногах у него корзина с яблоками. Горкин кланяется ему почтительно.
— Староста Лощенов с Шаболовки, мясник. Жа-дный, три меры всего. А мы с тобой закупим боле десяти, на всю пятерку.
Вот и Канава, с застоявшейся радужной водою. За ней, над низкими крышами и садами, горит на солнце великий золотой купол Христа Спасителя. А вот и Болото, по низинке, — великая площадь торга, каменные «ряды», дугами. Здесь торгуют железным ломом, ржавыми якорями и цепями, канатами, рогожей, овсом и солью, сушеными снетками, судаками, яблоками... Далеко слышен сладкий и острый дух, золотится везде соломкой. Лежат на земле рогожи, зеленые холмики арбузов, на соломе разноцветные кучки яблока. Голубятся стайками голубки. Куда ни гляди — рогожа да солома.
— Бо-льшой нонче привоз, урожай на яблоки, — говорит Горкин, — поест яблочков Москва наша.
Мы проезжаем по лабазам, в яблочном сладком духе. Молодцы вспарывают тюки с соломой, золотится над ними пыль. Вот и лабаз Крапивкина.
— Горкину-Панкратычу! — дергает картузом Крапивкин, с седой бородой, широкий. — А я-то думал — пропал наш козел, а он вон он, седа бородка!
Здороваются за руку. Крапивкин пьет чай на ящике. Медный зеленоватый чайник, толстый стакан граненый. Горкин отказывается вежливо: только пили, — хоть мы и не пили. Крапивкин не уступает: «палка на палку — плохо, а чай на чай — Якиманская, качай!» Горкин усаживается на другом ящике, через щелки которого, в соломке глядятся яблочки. — «С яблочными духами чаек пьем!» — подмигивает Крапивкин и подает мне большую синюю сливу, треснувшую от спелости. Я осторожно ее сосу, а они попивают молча, изредка выдувая слово из блюдечка вместе с паром. Им подают еще чайник, они пьют долго и разговаривают как следует. Называют незнакомые имена, и очень им это интересно. А я сосу уже третью сливу и все осматриваюсь. Между рядками арбузов на соломенных жгутиках-виточках по полочкам, над покатыми ящичками с отборным персиком, с бордовыми щечками под пылью, над розовой, белой и синей сливой, между которыми сели дыньки, висит старый тяжелый образ в серебряном окладе, горит лампадка. Яблоки по всему лабазу, на соломе. От вязкого духа даже душно. А в заднюю дверь лабаза смотрят лошадиные головы — привезли ящики с машины. Наконец подымаются от чая и идут к яблокам. Крапивкин указывает сорта: вот белый налив, — «если глядеть на солнышко, как фонарик!» — вот ананасное-царское, красное, как кумач, вот анисовое монастырское, вот титовка, аркад, боровинка, скрыжапель, коричневое, восковое, бель, ростовка-сладкая, горьковка.
— Наблюдных-то?.. — показистей тебе надо... — задумывается Крапивкин. — Хозяину потрафить надо?.. Боровок крепонек еще, поповка некрасовита...
— Да ты мне, Ондрей Максимыч, — ласково говорит Горкин, — покрасовитей каких, парадных. Павловку, что ли... или эту, вот как ее?
— Этой не-ту, — смеется Крапивкин, — а и есть, да тебе не съесть! Эй, открой, с Курска которые, за дорогу утомились, очень хороши будут...
— А вот, поманежней будто, — нашаривает в соломе Горкин, — опорт никак?..
— Выше сорт, чем опорт, называется — кампорт!
— Ссыпай меру. Архирейское, прямо... как раз на окропление.
— Глазок-то у тебя!.. В Успенский взяли. Самому протопопу соборному отцу Валентину доставляем, Анфи-теятрову! Проповеди знаменито говорит, слыхал небось?
— Как не слыхать... золотое слово!
Горкин набирает для народа бели и россыпи, мер восемь. Берет и притчу титовки, и апорту для протодьякона, и арбуз сахарный, «каких нет нигде». А я дышу и дышу этим сладким и липким духом. Кажется мне, что от рогожных тюков, с намазанными на них дегтем кривыми знаками, от новых еловых ящиков, от ворохов соломы — пахнет полями и деревней, машиной, шпалами, далекими садами. Вижу и радостные «китайские», щечки и хвостики их из щелок, вспоминаю их горечь-сладость, их сочный треск, и чувствую, как кислит во рту. Оставляем Кривую у лабаза и долго ходим по яблочному рынку. Горкин, поддев руки под казакин, похаживает хозяйчиком, трясет бородкой. Возьмет яблоко, понюхает, подержит, хотя больше не надо нам.
— Павловка, а? мелковата только?..
— Сама она, купец. Крупней не бывает нашей. Три гривенника полмеры.
— Ну что ты мне, слова голова, болясы точишь!.. Что я, не ярославский, что ли? У нас на Волге — гривенник такие.
— С нашей-то Волги версты до-лги! Я сам из-под Кинешмы.
И они начинают разговаривать, называют незнакомые имена, и им это очень интересно. Ловкач-парень выбирает пяток пригожих и сует Горкину в карманы, а мне подает торчком на пальцах самое крупное. Горкин и у него покупает меру.
Пора домой, скоро ко всенощной. Солнце уже косится. Вдали золотеет темно выдвинувшийся над крышами купол Иван-Великого. Окна домов блистают нестерпимо, и от этого блеска, кажется, текут золотые речки, плавятся здесь, на площади, в соломе. Все нестерпимо блещет, и в блеске играют яблочки.
Едем полегоньку, с яблоками. Гляжу на яблоки, как подрагивают они от тряски. Смотрю на небо: такое оно спокойное, так бы и улетел в него.
Праздник Преображения Господня. Золотое и голубое утро, в холодочке. В церкви — не протолкаться. Я стою в загородке свечного ящика. Отец позвякивает серебрецом и медью, дает и дает свечки. Они текут и текут из ящиков изломившейся белой лентой, постукивают тонко-сухо, прыгают по плечам, над головами, идут к иконам — передаются — к «Празднику!». Проплывают над головами узелочки — все яблоки, просвирки, яблоки. Наши корзины на амвоне, «обкадятся», — сказал мне Горкин. Он суетится в церкви, мелькает его бородка. В спертом горячем воздухе пахнет нынче особенным — свежими яблоками. Они везде, даже на клиросе, присунуты даже на хоругвях. Необыкновенно, весело — будто гости, и церковь — совсем не церковь. И все, кажется мне, только и думают об яблоках. И Господь здесь со всеми, и Он тоже думает об яблоках: Ему-то и принесли Их — посмотри, Господи, какие! А Он посмотрит и скажет всем: «ну и хорошо, и ешьте на здоровье, детки!» И будут есть уже совсем другие, не покупные, а церковные яблоки, святые. Это и есть — Преображение.
Приходит Горкин и говорит: «пойдем, сейчас окропление самое начнется». В руках у него красный узелок — «своих». Отец все считает деньги, а мы идем. Ставят канунный столик. Золотой-голубой дьячок несет огромное блюдо из серебра, красные на нем яблоки горою, что подошли из Курска. Кругом на полу корзинки и узелки. Горкин со сторожем тащат с амвона знакомые корзины, подвигают «под окропление, поближе». Все суетятся, весело, — совсем не церковь. Священники и дьякон в необыкновенных ризах, которые называются «яблочные», — так говорит мне Горкин. Конечно, яблочные! По зеленой и голубой парче, если вглядеться сбоку, золотятся в листьях крупные яблоки и груши, и виноград, — зеленое, золотое, голубое: отливает. Когда из купола попадает солнечный луч на ризы, яблоки и груши оживают и становятся пышными, будто они навешаны. Священники освящают воду. Потом старший, в лиловой камилавке, читает над нашими яблоками из Курска молитву о плодах и винограде, — необыкновенную, веселую молитву, — и начинает окроплять яблоки. Так встряхивает кистью, что летят брызги, как серебро, сверкают и тут, и там, отдельно кропит корзины для прихода, потом узелки, корзиночки... Идут ко кресту. Дьячки и Горкин суют всем в руки по яблочку и по два, как придется. Батюшка дает мне очень красивое из блюда, а знакомый дьякон нарочно, будто, три раза хлопает меня мокрой кистью по голове, и холодные струйки попадают мне за ворот. Все едят яблоки, такой хруст. Весело, как в гостях. Певчие даже жуют на клиросе. Плотники идут наши, знакомые мальчишки, и Горкин пропихивает их — живей проходи, не засть! Они клянчат: «дай яблочка-то еще, Горкин... Мишке три дал!..» Дают и нищим на паперти. Народ редеет. В церкви видны надавленные огрызочки, «сердечки». Горкин стоит у пустых корзин и вытирает платочком шею. Крестится на румяное яблоко, откусывает с хрустом — и морщится:
— С кваском... — говорит он, морщась и скосив глаз, и трясется его бородка. — А приятно, ко времю-то, кропленое...
Вечером он находит меня у досок, на стружках. Я читаю «Священную Историю».
— А ты небось, ты теперь все знаешь. Они тебя вспросют про Спас, или там, как-почему яблоко кропят, а ты им строгай и строгай... в училищу и впустят. Вот погляди вот!..
Он так покойно смотрит в мои глаза, так по-вечернему светло и золотисто-розовато на дворе от стружек, рогож и теса, так радостно отчего-то мне, что я схватываю охапку стружек, бросаю ее кверху, — и сыплется золотистый, кудрявый дождь. И вдруг, начинает во мне покалывать — от непонятной ли радости, или от яблоков, без счета съеденных в этот день, — начинает покалывать щекотной болью. По мне пробегает дрожь, я принимаюсь безудержно смеяться, прыгать, и с этим смехом бьется во мне желанное, — что в училище меня впустят, непременно впустят!
Завтра, 19 августа, для православных наступит большой праздник — Преображение Господне или Яблочный Спас. Он является одним из двунадесятых, праздником урожая, днем, когда лето уступает осени.
14 августа отмечали Медовый Спас, 29 августа отметят Ореховый/Хлебный Спас. Яблочным Спасом день Преображения Господня назвали, потому что в Греции и Италии праздником завершался период сбора винограда, и чтобы поблагодарить Господа за плоды, виноград несли в храм на освящение. В местностях, в городах и странах, где нет винограда, его заменили яблоками. Давно замечено: когда заканчивается Яблочный Спас, начинается преображение природы, чувствуется наступление осени, первых холодов.
Что за праздник Яблочный Спас: его значение и история
Праздник установили в честь памяти о преображении Иисуса Христа, произошедшем на Фаворе.
В Евангелие указано: Иисус Христос с тремя учениками — Иаковом, Иоанном и Петром — взобрался на Фавор. Все вместе они начали усиленно молиться. Ученики через какое-то время уснули, а когда проснулись, увидели Иисуса Христа преображенным, с сияющим лицом, в белоснежных одеяниях. Затем появились два пророка — Илия с Моисеем, а вскоре ученики услышали голос с небес, гласящий, что Иисус Христос — Его Сын, и Его нужно слушать. Когда ученики и Иисус Христос спускались с горы, Иисус Христос приказал им не рассказывать никому о том, свидетелями чего они стали, пока Он не умрет и не воскреснет.
Преображение Иисуса Христа случилось за 40 дней до Его смерти, в феврале, но отмечать его стали в августе. Перенести праздник пришлось, чтобы он не припадал на Великий пост. Сейчас его отмечают за 40 дней до Воздвижения Креста Господня.
Поскольку Яблочный Спас отмечают в дни Успенского поста, в пищу разрешили употреблять рыбные блюда, вино и масло растительное. В храмах священнослужители облачаются во все белое. Обычай святить яблоки пошел с VIII века, а сейчас в храмы на освящение несут виноград с грушами, овощи, пшеничные колоски с медом. Говорят, пока не наступит спас, яблоки не едят — нельзя, особенно тем, у кого умер ребенок. После освящения яблок их нужно раздавать нуждающимся, бедным.
Традиции на Яблочный Спас
На праздник принято печь яблочные пироги, блины из постного теста. Из яблок варят компоты, варенье. Говорят, в такой день не убивают насекомых, и даже не прогоняют, иначе не будет удачи и счастья.
В праздничный день нельзя:
- пребывать в плохом настроении;
- заниматься физическим трудом — шитьем, вязанием, стиркой, мелкими хлопотами;
- говорить громко, смеяться;
- участвовать в увеселительных мероприятиях;
- допускать ссоры с близкими;
- злиться, желать зла.
Утром на Яблочный Спас нужно отправиться в церковь со «спасовой» корзиной в составе яблок, символизирующих урожай, крепость души, хлеба, символизирующего дом и семью, хрена, символизирующего стойкую веру, соли, символизирующей готовность к жизненным трудностям, выпечки. Все, что было освящено, нужно съесть, но если остатки испортились, их или отдают скоту либо же закапывают в саду. Корзину дополняют свечами и зеленью.
Приметы на праздник Яблочного Спаса
Если погода сухая и жаркая в этот день, то осень будет сухой, без дождей, теплой, и наоборот.
Если листочки на деревьях стали желтыми, будет скоро холодно.
Если ветер сильный дует — придет суровая зима.
Покров будет таким же, как день Яблочного Спаса.
Яблочный Спас является центральным из трех Спасов православного календаря. Под таким названием в народе именуют праздник Преображения Господнего, который отмечается 19 августа. Яблочный Спас имеет богатую историю и различные традиции, о которых мы расскажем в этой статье.
Название праздника
Православный праздник Преображение Господне неизменно совпадает со временем сбора урожая. Из года в год дата этого празднования остается неизменной и попадает на 19 августа. Именно в это время начинается уборка урожая яблок, которые приносятся верующими в церковь и освящаются. Приход этого праздника символизирует прощание с летом и встречу осени, главная задача которой заключается в сборе хорошего урожая.
Православный календарь в августе содержит три Спаса:
- 14 августа празднуется Медовый Спас;
- 19 августа – Яблочный;
- 29 августа приходит время Орехового Спаса.
По положению Яблочного Спаса в этой триаде его именуют средним, центральным и Великим.
Яблочный Спас попадает на Успенский пост, который завершится 28 августа. В этот день церковь советует приготовлять блюда с яблоками и другими плодами, освященными в церкви.
По народным поверьям до Великого Спаса нельзя яблоки есть и снимать с дерева. В настоящее время это подтверждается исследованиями, в результате которых было доказано, что яблоки к этому времени набирают максимум сока и полезных веществ и смогут долго храниться. Первые плоды снимались для пробы именно в этот день и обязательно освящались в церкви.
История празднования
Праздник Преображения Господнего связан с одной из притч о Христе. Христос со своими учениками Петром, Иаковом и Иоанном за 40 дней до своего распятия идет на гору Фавор, где ему открывается дальнейшая судьба в качестве жертвы для искупления грехов человечества. Во время этого Иисус был освещен ярчайшим Господнем светом и ученики видели, как преобразился Христос. Но он запретил им кому-либо рассказывать об этом, а велел собрать в саду под горой плоды и освятить их.
История празднования Великого Спаса на Руси ведет свое начало с IV века и первоначально не была связана с православной тематикой. В этот день народ верил в изменение в природе и поворот календаря на осень. Считалось, что природа преображается и наступает новый временной отрезок – осень.
(Касаткин Николай Алексеевич "Добрый дедушка" )
В этот день издавна было принято угощать всех плодами со своих угодий. Для этого у ворот дома выставлялись корзины с собранными фруктами и каждый мог ими угоститься. Тех, кто не выставлял угощений, считали жадными людьми и старались сторониться их домов.
Яблоко – один из главных фруктов на Руси – наделялось особым значением. Народ верил, что яблоко, съеденное в этот праздник, обязательно подарит много сил и исполнит самое заветное желание. Принято было не только есть яблоки, но и заготовлять из них варенья, компоты и пироги.
Важной традицией в русских деревнях в этот день было очищение полей для следующих урожаев. На этот праздник дома украшались собранными колосьями, которые символизировали богатый урожай и долгую сытую жизнь.
Традиции и обычаи Яблочного Спаса
(Освящение яблок в церкви на Яблочный Спас )
Одна из главных традиций – это запрет на употребление до этого дня фруктов и пробы нового урожая. Это связано с христианской догматикой об укреплении веры и борьбы с искушениями.
В этот день принято надевать белые одежды и нести в церковь собранные плоды для освящения, а далее использовать их для приготовления блюд праздничного стола.
(Кустодиев "Яблоневый сад" )
Великий Спас богат на народные приметы:
- Если нет дождя на Великий Спас, то и осень будет сухая, а зима суровая. Если дождливый день, то и осень будет щедра на осадки.
- Кто не пробовал новых плодов до Преображения, с первым откушенным кусочком должны загадать желание и оно сбудется.
- Еще одно название этого праздника в народе – Осенины. Погода начинает меняться: по ночам становится все холоднее, птицы собираются улетать в теплые края.
- Если в этот день на тело сядет муха, то прогонять ее не стоит. Она приносит успех в делах и счастье в личной жизни.
Многие традиции Яблочного Спаса остаются неизменными и в наши дни, равно как и все старинные приметы о погоде и изменениях в природе в этот день остаются правдивыми и по сей день.