Они появились осенним вечером. Моя сестра, работающая в благотворительной организации, попросила приютить их на пару недель. Я вышел встречать к подъезду и увидел двух азиатских девушек с огромными баулами. Одна, очень красивая, с открытым, смелым взглядом, растерянно улыбалась. Другая была старше, с серым лицом, на костылях. И еще с ними была девочка лет восьми, сразу видно: чертенок
Они были беженками из Афганистана. Красавицу звали Надией, она, как мне объяснили, была актрисой. Ее сестре Шугуфе во время теракта оторвало ступню. Надия говорила по-английски, остальные - только на фарси. Тем не менее Садаф, дочка Шугуфы, уже через пятнадцать минут как ни в чем не бывало носилась по дому с нашими детьми и что-то уверенно им затирала.
Шугуфа целыми днями сидела в комнате, выходила только поесть да в туалет. Она напоминала попавшее к людям раненое животное. Зато с Надией мы сразу подружились, словно она всегда с нами жила. Делать им было нечего. Комитет помощи беженцам «Гражданское содействие» упросил комиссариат ООН рассмотреть вопрос об их отправке в Европу, и надо было ждать ответа. Постепенно Надия рассказала нам свою историю.
Иран
Моей матери было двенадцать, когда они убежали в Иран - в Афганистане шла война с русскими. В Иране она вышла замуж за моего отца, тоже афганца. Мой отец был крестьянином, мама ему помогала. Мы жили в пригороде Тегерана. Отец и мать работали в огороде, иногда мать сидела с чьими-нибудь детьми. До шестнадцати лет я тоже с ними работала.
А сейчас тебе сколько?
Мне двадцать два, Шугуфе двадцать семь, брату девятнадцать, а младшей сестренке четырнадцать. В Иране мы учились, но не очень много. Я дольше всех - восемь лет. Афганские дети там не могут учиться как остальные, потому что у них нет гражданства. Но афганские беженцы сами сделали для себя одну школу, начальную. Там учились и девочки, и пожилые женщины, которые решили обучиться грамоте. Эта школа бесплатная. Потом один год я сама работала там учительницей - тоже учила читать и писать. До обеда учила, а после обеда шла учиться уже в настоящую школу. Для иранских детей учеба бесплатна, а для нас очень дорогая, но при этом они не дают никакого аттестата. Я могла сидеть в классе, слушать, но меня никогда не вызывали к доске.
Мой отец думал, что я тоже буду крестьянкой. Никаких других возможностей и не было, так что я тоже так думала. Найти работу в Иране афганцам трудно, разрешения на работу у нас не было. Но однажды мой отец и муж Шугуфы нанялись работать на уборке на чьих-то полях. Утром сели на мотоцикл, поехали на работу - и погибли, врезались в фуру.
Мы пытались вести хозяйство сами, но мать заболела, у нее случилась грыжа, она слегла. Я могла лишь подрабатывать где-нибудь нелегально, одно время работала в ателье, но прокормить семью не могла. Примерно через полгода мы с Шугуфой решили, что нам надо вернуться в Афганистан. Поговорили с мамой - она согласилась.
Почему туда?
Мы ничего не знали про Афганистан, мы просто думали, что это наша страна и там все будет легче. В Иране у нас не было документов, мы не могли работать, продолжить образование. У нас не было шанса выкарабкаться. Персы ненавидят афганцев. Все афганцы для них тупые и невежественные оборванцы. Конечно, не все так думают, но большинство. Когда я работала в ателье, и клиентки узнавали, что я афганка, они все говорили: «Афганка? По тебе и не скажешь…» Для меня это было ужасно, ужасно! На самом деле я ненавижу Иран, у меня очень плохие воспоминания о нем. Я старалась красиво одеваться, но у нас дома было очень бедно. Я мечтала об Афганистане, думала: вот вернемся в свою страну, я смогу быть как все, смогу работать и учиться где захочу. У меня были огромные планы. Я с детства обожала кино и всегда мечтала стать актрисой.
Кабул
Мы продали дом, получили бумагу в Тегеране, и нас отправили на автобусе в Герат. Я думала, что Афганистан - это примерно как Иран, только там мы будем иметь права. Но в Герате мы сразу увидели, что Афганистан совсем другой. Мужчины с автоматами, трещат мотоциклы, много очень грязных детей, которые просят: «Мани! Мани!» Я испугалась, но мы уже приехали и не могли вернуться. Мама неуверенно сказала: «Может, в Кабуле получше?»
Она забыла Афганистан?
Ей было тринадцать, когда она убежала, она ничего не знала. Мы пересели на другой автобус и поехали в Кабул. Поспрашивали людей в автобусе, они сказали: «Езжайте в Дашт-е-Барчи, это дешевый район, может быть, найдете комнату». В Кабуле и правда было получше, хотя и ненамного. Мы поехали в Дашт-е-Барчи, и нам быстро сдали комнату. Денег у нас было немного.
А родственников в Афганистане не было?
Были, дядя и тетя. У тети два сына в Англии, у дяди сын в Германии. Они очень гордые, не хотели иметь с нами дела. Но мы познакомились с соседями, они пытались нам помочь, сказали: «Твой брат может пойти торговать картошкой на улице». У них я увидела телевизор, там шел фильм. Они сказали: «Это первый афганский сериал». Я говорю: «Я тоже хочу быть актрисой». Они: «Ну пойди попробуй, может, и возьмут…»
Я нашла адрес, пришла, рассказала о себе, и через неделю они позвонили. Когда были первые пробы, я боялась: как я смогу это сделать? Но я сказала себе: давай! Играть было так интересно! На первой пробе я сыграла хорошо - мне и самой так показалось, и они так сказали: «Перед тобой были люди, которые что-то говорили, но не могли играть, а у тебя прекрасная мимика. Ты можешь быть актрисой…»
Всего через месяц после приезда я нашла работу. Я была счастлива! Я нашла какой-то путь в жизни, каких-то интересных людей. Моя семья была счастлива тоже: это были деньги, и они знали, как я мечтала быть актрисой.
Какими тебе показались афганцы?
Они были лучше для меня, чем персы. Правда, я ничего не знала про культуру. В Иране если девушка с парнем говорят о чем-то на работе, это нормально. Но в Афганистане о тебе обязательно пойдут слухи. Еще соседки сразу мне сказали: «Сними это, надень афганскую одежду». Люди здесь не любят иранскую одежду.
Она более открытая?
Нет, это была закрытая мусульманская одежда, но просто другого кроя.
Они не любят всех непохожих, непонятных, с кем могут быть какие-то проблемы. Парни пристают на улице, дети хотят денег. Я поменяла одежду, старалась говорить без акцента. Я выбрала жизнь в Афганистане, и мне надо было найти с ними контакт. Я пыталась найти что-то общее, возможность дружить.
Первый сериал
Мой первый сериал назывался «Тайна в нашем доме». Я была девушкой, любила парня, но наши семьи были против, потому что мы были разных национальностей: он пуштун, а я хазарейка (хазарейцы - национальное меньшинство монгольского происхождения, мусульмане-шииты. - «РР»). Но мы все равно поженились, и у меня возникли проблемы с его родителями: они старались разрушить наш брак. Потом я забеременела, мой муж все время ругался со мной, потому что его мать говорила обо мне что-то плохое, врала. Отношения у нас испортились, он стал меня бить… Мне было очень интересно это играть. Я впервые задумалась: «Почему мы такие? Почему мы не изменим что-то?»
Кто был режиссером?
Она известный режиссер, перед этим сняла несколько фильмов в Иране и Пакистане. Она хорошая женщина, мне очень помогала - я же ничего не знала. Потом я нашла людей, которые познакомили меня с другими режиссерами.
А что там были за люди? Интеллигенция?
Да не особо. Остальные актеры не очень старались, они работали за деньги, а не потому что очень это любят. Большинство были мужчины, сильно старше меня. Девушки говорили, что у них проблемы с семьями из-за того, что они работают на ТВ. Я сказала: «Ну, с этим я разберусь, моя семья рада моей работе». Мне казалось, что я все могу изменить - в моей жизни, в Афганистане, везде. Мне так хотелось быть популярной, чтобы все меня любили, уважали…
Все было замечательно, пока моя девушка в сериале не забеременела. Не знаю, как они узнали мой номер, но мне начали звонить. Неизвестный номер, мужчина. Говорит: «У тебя стыда нет, почему ты играешь беременную?!» Я говорю: «Что в этом такого? Женщины беременеют, это нормально. Как ты появился на свет?» Пыталась объяснить - бесполезно, не слушает. «Ты хазарейка, ты нас позоришь! Ты должна уйти. Если не прекратишь, мы тебя убьем, как ту девку». Я слышала об этом, но сначала не поверила: была девушка, которая тоже работала на этом телевидении, и кто-то ее зарезал.
Потом еще один позвонил: «Ты играешь беременную, твой муж тебя бьет, он дотрагивается до тебя. Таджики будут над нами смеяться!» Я говорю: «Да не трогает он меня! Он же не бьет меня на самом деле!» Но он тупой, не понимает, в чем разница.
Кто это был?
Не знаю. Хазарейцы. Потому что если хазарейская девушка что-то делает, то пуштуны или таджики им говорят: «О-о-о, смотри, ваши девушки какие…» В Афганистане очень много радикальных исламистских групп - в каждом племени, в каждом городе. Лично я не верю никакой религии. Для меня ни религия, ни национальность не имеют никакого значения. Но для них это очень важно. Моей семье они тоже звонили. Я сменила номер, но они узнали новый.
Не знаю. Может, у шоферов, которые возили меня в студию. Я стала беспокоиться, только когда услышала про ту девушку. Она играла в сериалах с непокрытой головой. Я рассказала продюсерам, они сказали: «Откуда ты знаешь, что ее поэтому зарезали? Может, у нее были другие проблемы? Не обращай внимания!»
Почему они так сказали?
Потому что им было на меня наплевать. Им просто хотелось, чтобы я продолжала работать. Я спросила: «Может, заявить в полицию?» Они сказали: «Не надо, они ничего не сделают». Я решила, что это опасно, и после четырех или пяти звонков ушла с сериала.
Клип
Я нашла другой сериал. Мы снимали его полгода, так что месяцев шесть-семь я не показывалась на экране. В этом сериале я была молодой девушкой в очень традиционной семье. Любила парня, но он был очень бедный, а моя семья хотела, чтобы я вышла за богатого. Тогда мой возлюбленный стал курить опиум. Но я нашла его, отвезла в больницу, постаралась помочь ему бросить, моя семья увидела, как мы любим друг друга, и мы таки поженились. В общем, это был фильм про мак - в Афганистане это больная тема, очень многие крестьяне его разводят и многие употребляют. Там было десять серий, я доиграла до конца, никаких проблем не было.
А через пару недель я готовила на кухне, и тут звонит один приятель. Говорит: «Ты что, снимаешься в клипах?» - «Нет». - «Но я тебя видел в клипе». - «Может, ты похожую девушку видел? Я нигде не снималась». Он говорит: «Включи телик». И в этот момент мои домашние меня зовут: «Надия, иди скорей, погляди!» Я прибежала и вижу себя в каком-то музыкальном клипе. Оказалось, один известный певец, Латиф Нангархари, взял кадры из этого сериала и вставил в свой клип. Я там в традиционной одежде. Он поет про прекрасную афганскую девушку, какие у нее глаза, походка. И тут же мне стали звонить - знакомые, дальние родственники: «Зачем ты снялась в клипе?! Ты что, танцовщица?!»
Танцовщица?
Это девушки, которые танцуют перед мужчинами за деньги.
Стриптизерши?
Нет, они не голые, но это все равно. В Афганистане их даже и нет, наверное, но в Пакистане это очень популярно. И эти девушки снимаются в клипах. Поэтому, если девушка снялась в клипе, все считают, что она танцовщица. Это дурная профессия, ее все будут ненавидеть. «Ты снялась в клипе, ты нас позоришь!» Я говорю: «Да не снималась я нигде, это просто кадры из сериала!» - «Нет, снималась. Как ты позволила какому-то мужчине петь про себя? Ты показала свое лицо, походку…»
Я сразу побежала на студию: «Почему вы это сделали?» - «Мы ничего не делали». Но я была очень злая, накричала на них: «Вы за это отвечаете! Вы что, не знаете, что если девушка снимается в музыкальном клипе, люди считают ее танцовщицей?!» Они говорят: «Хорошо, мы разберемся».
Клип показывали все время. Мне звонила куча народа, и знакомые, и незнакомые, ругали, говорили грязные вещи: «Я тоже тебя трахну…» Когда я выходила из дома, все меня доставали. Парни шли за мной, напевали эту песенку, иногда просто повторяли какие-то диалоги из сериала и ржали. После этих двух сериалов все меня уже знали. Я стала закрывать лицо, до этого я никогда не закрывалась. Один раз мальчишка на велосипеде сдернул с меня платок. Ужасно все это было. Я все время сидела дома.
И опять стали звонить эти исламисты: «Ты теперь танцовщица, это уже слишком, мы тебя убьем, пока ты еще что-нибудь не выкинула». Я множество раз пыталась им объяснить что-то, но это тупые люди. Я звонила в кинокомпанию, но они перестали мне отвечать. Через неделю я снова пришла туда, они говорят: «Мы до него не дозвонились, номер выключен. У нас нет времени этим заниматься. Если хочешь, звони ему сама».
Но ведь он украл их собственность…
Эта компания продала сериал, получила свои деньги. Зачем им ввязываться в какую-то историю? Это могло испортить их имидж. Если люди узнают, что у них что-то украли, о них плохо подумают - что они слабые. Они дали мне его номер, сказали, что вообще-то он живет в Лондоне, но сейчас приехал в Афганистан на пару дней.
Я звонила ему много раз. И дозвонилась. Говорю: «Почему ты это сделал? Я не разрешала использовать мои съемки». Он говорит: «Это не я, это редактор клипа, в Лондоне. Мы взяли твои кадры просто потому, что ты одета в народную афганскую одежду». Я говорю: «У меня куча проблем из-за этого, пожалуйста, снимите этот клип с вещания». Он говорит: «Я не могу остановить, мы вложили в него много денег. Это моя новая песня, мы должны ее раскручивать». Я говорю: «Я напишу заявление в полицию». «Делай что хочешь!» - и бросил трубку.
Я пошла в полицию, рассказала. «Мы посмотрим, что можно сделать. У нас будет совещание, мы обсудим и вам перезвоним». Я приходила туда много раз - одно и то же: «Перезвоним». Но через две недели мне позвонил Латиф Нангархари: «Я знаю, что ты ходила в полицию и жаловалась на меня. Я здесь всех знаю, всех полицейских шишек. Будешь выступать - пожалеешь». И бросил трубку. А через минуту мне позвонил мужчина, говорит: «Я генерал полиции. Латиф Нангархари наш гость, мы за него отвечаем. Мы тебе не позволим его беспокоить. Если будешь еще жаловаться, и сама в тюрьму сядешь, и всю семейку твою посажу, поняла?» Я испугалась, потому что в Афганистане это реальность: если какой-то сильный полицейский хочет что-то сделать, он сделает, и никто ему не помешает. После этого я ничего не могла сказать даже в интервью на телевидении - боялась, что они со мной что-нибудь сделают.
СПИД
Я решила бросить сниматься. Но потом меня пригласили еще в один фильм - короткометражку про СПИД. Я там играла женщину, которая приходит к врачу, и он говорит, что у нее СПИД. Родители мужа узнают это, решают, что она с кем-то спала и заразилась. Она говорит: «Я не имела ни с кем отношений. Может быть, я заразилась от мужа?» А ей: «У нашего сына не может быть такого!» Ее выгоняют из дома, говорят мужу, чтобы он взял другую жену. Но муж идет к врачу, потому что беспокоится за себя, и выясняется, что у него тоже СПИД. Они понимают, что жена заразилась от него, и остаются вместе. Это было что-то вроде обучающего фильма: что делать, если у кого-то из близких обнаружили СПИД.
Этот фильм показали по всем каналам, и мне опять стали звонить: «Ты играешь спидозную! Ты что, проститутка?» Они не различают телевидение и реальность. Если я играю спидозную, то все это увидят, будут говорить об этом. А если я позволяю про себя такое говорить, значит, я и есть спидозная шлюха. Это для них одно и то же. Ну, почти одно и то же: если бы у меня правда был СПИД, меня бы просто убили.
Серьезно?
Да, конечно. Те, у кого правда СПИД, никогда не идут к врачу. Потому что это позор. Сами родственники убьют - иначе в деревне все узнают, сделают жизнь этой семьи невыносимой. Там девушку убивают только за то, что она переспала с кем-то до свадьбы. Никто их не осудит. Наоборот, если они не убьют, а полиция про это узнает, то они и парня, и девушку посадят лет на пятнадцать.
Как это работает? Вот ко мне кто-то приходит и говорит: «Я видел твою дочь с мужчиной». Почему я не могу сказать: «Иди на фиг, не твое дело»?
Здесь можешь. А там человек говорит: «Я ее убью». Он даже не будет спрашивать: где, когда? Может быть, ты врешь? Он просто пойдет домой и сделает что-то плохое в своей семье. Когда мы были в Иране, отец меня очень сильно побил за то, что я говорила с одним мальчиком и протянула ему руку на прощание. И еще передала ему письмо от другой девочки. Я была маленькой, одиннадцать лет. Я пыталась объяснить ему, что там ничего не было, это было чужое письмо, но он кричал: «Ты с моей честью играешь!»
А тут и мать стала говорить: «Ты о чести нашей подумала?» На самом деле людей просто злит, что женщина работает на телевидении, что она свободней, чем они. В Афганистане, если ты женщина, ты не можешь выбирать себе судьбу, не должна хотеть большего. Но я не могла принять это, я не была деревенской девушкой, которая умеет только готовить и рожать.
Я чувствовала, что теперь все стало серьезней. По вечерам, когда я возвращалась домой, я часто слышала, что за мной кто-то идет. Я боялась, что меня зарежут. Я снова пошла в полицию, рассказала им все это - про звонки, угрозы. Меня отвели к генералу - толстый такой старик. Я ему все рассказала, он спрашивает: «Зачем же ты стала актрисой?» - «Потому что я люблю это, это моя работа и я не хочу больше копаться в огороде». - «Ну ты же знаешь, что у нас в Афганистане люди неграмотные, они не понимают искусства. Может, тебе стоит подождать с этим?» Я говорю: «Почему я должна надеяться, что другие изменят Афганистан, если я не могу? Я хочу менять его сейчас. Помогите мне!» Он говорит: «У меня есть предложение. Конечно, я смогу о тебе позаботиться, приставить телохранителей, они будут с тобой все время, тебе нечего будет бояться, сможешь свободно продолжать работу. Но ты должна спать со мной. Подумай над этим». Он был такой старый! Я говорю: «Извините, я не могу заводить отношения с кем-то, кого не люблю». - «Ну что ж, мы тебе позвоним…» Я поняла, что делать он ничего не будет.
Мы опять переехали, сняли другую комнату. Я решила больше никогда не играть в Афганистане. У меня накопилось немножко денег, я стала искать другую работу. Ходила в какие-то строительные компании, надеялась устроиться секретаршей или на ресепшен. Это была единственная работа, на которую я могла рассчитывать. Но в Афганистане «секретарша» - это эвфемизм. Это значит, что ты собой торгуешь. Я ходила по фирмам, и все мне говорили: «Ну, ты можешь быть моей секретаршей…»
Но тебя же все знали.
От этого только хуже. В Афганистане мало кто думает о чувствах к женщине. Если они видят, что женщина в чем-то нуждается, они просто стараются ее использовать. Особенно потому, что я была известна: они хотели не только поиметь меня, но и похвастаться этим.
Ты не представляла этого, когда ехала в Афганистан?
Конечно, нет! В Иране все уважают артистов, поэтому это было моей мечтой. Я сама обклеивала стены фотографиями актеров, я любила их. Там все мечтают сфотографироваться с актрисой, поговорить с ней. А тут меня все просто хотели. Люди вообще не понимают, что такое артист. Для них это девушка, которая работает на телевидении с мужчинами, ее там трогают - значит, она дурная. Они не понимают, что это игра, искусство. Их интересует только то, что меня кто-то трогал. В общем, я тогда так и не нашла никакой работы.
Черный тюльпан
А вскоре в Афганистан приехала американская съемочная группа. Они довольно долго звонили мне, но я не брала трубку. Потом мне позвонил один знакомый с телевидения, сказал, что американцы хотят со мной встретиться. Я ответила, что больше не снимаюсь. Вскоре он перезвонил, сказал, что они все равно очень просят о встрече, и мы с младшей сестрой поехали к ним в гостиницу.
Режиссером была одна афганская женщина, живущая в Штатах, Соня Насери Коул. Она из богатой семьи, во время советской оккупации убежала в Америку, там вышла замуж за строительного магната. Потом я узнала, что она очень важная персона, подруга Рейгана и Карзая, открыла больницу в Кабуле.
Она сказала: «Мы снимаем фильм про Афганистан, про афганскую культуру, про то, как люди тут борются за свободу, против талибов. Я видела ваши предыдущие ленты, вы мне очень нравитесь, я бы хотела пригласить вас. Мне кажется, это и для вас может быть полезно. Оператор и вся съемочная группа из Голливуда, они очень хорошие профессионалы. Это будет хорошим шагом для вашей карьеры». Но я отказалась, сказав: «Если я снимусь в антиталибском фильме, меня убьют в тот же день».
«Я не хочу вам навредить! Я вам помогу, вам не надо будет здесь оставаться, - говорит она. - У меня своя киностудия, мне ничего не стоит пригласить вас в Голливуд. Там вы сможете продолжить обучение. Там они вас не найдут. Я же сама афганка, я много перенесла, но сейчас я знаю много важных людей и в Америке, и в Афганистане. Я хочу вам помочь, даже если вы откажетесь. Я же вижу, что вы прекрасная актриса».
Она рассказала несколько историй про афганок, сказала: «Я понимаю, что вы здесь не имеете никаких прав, но в Америке жизнь совсем другая. Такая девушка, как вы, может сделать очень много и радоваться жизни…» Она была дружелюбна, и я видела, что это сильная женщина. И я поверила ей. Я перестала сниматься, но я же не забыла свою мечту.
Фильм назывался «Черный тюльпан», я снималась два месяца. По сценарию мы с сестрой открываем ресторан. Наши отец и мать погибли во время советской оккупации, мы убежали в Америку, выросли там. Потом, после свержения «Талибана», мы возвращаемся в Афганистан - с сестрой, ее мужем и сыном - и решаем открыть этот ресторан. Мы хотим показать афганцам, что такое свобода, что теперь мы можем сделать другую страну. В наш ресторан приходит много иностранцев и афганцев. Мы строим сцену, с которой каждый может сказать все, что захочет, чего не может говорить на улицах. И все приходят к нам, говорят о свободе, слушают музыку и пьют алкоголь. Но талибы узнают про нас и решают убить. Сначала пытаются взорвать ресторан, потом похищают каких-то детей - в общем, всячески вредят. Я влюбляюсь в мужчину, но его отец старый и консервативный, а я современная девушка, которая хочет продолжить образование. Мы все равно решаем пожениться, но на свадьбу приходят талибы и убивают меня и моего мужа. Тогда моя сестра с мужем решают уехать, но люди приходят к ним и умоляют: «Пожалуйста, не уезжайте! Вы были первыми, кто показал нам, что такое свобода, мы с вами, мы вам поможем!» И они остаются… Клюква, в общем.
У меня была главная роль, кроме меня, никто из афганцев там не снимался. Большинство актеров были американцами, кто-то из Пакистана, кто-то из Индии. На съемках я поверила Соне еще больше: я видела, какие влиятельные люди приходят посмотреть на съемки, я поняла, что она правда может мне помочь. Когда мы снимали, было много проблем. Однажды прямо рядом с нами началась перестрелка. В соседнем доме была другая американская гостиница, талибы напали на охрану, хотели ворваться внутрь и перебить американцев. Началась стрельба, мы все попадали на пол. Все очень испугались. На следующий день два продюсера бросили съемки и уехали в Америку. Но Соня не очень испугалась, она знала, что у нее хорошая крыша. Она взяла все в свои руки и продолжила съемки.
Только один раз мы с ней сильно поругались. Мне не нравился диалог про невинность. Мы сидим с матерью перед свадьбой, она дает мне белую простыню, и я должна сказать: «Я обещаю отдать тебе ее окровавленной». Я говорю: «Я не могу такое говорить. Вокруг нас масса афганцев, все будут смеяться. Никто так никогда не говорит. Американцы будут думать, что мы животные какие-то. Я же читала сценарий, там этого не было». А Соня: «Я режиссер, я решаю. Я показываю нашу культуру». Но я уперлась: «Не буду этого говорить». И не сказала. Но боюсь, она все-таки вставила эти слова в фильм.
Мы закончили мои сцены, но они продолжали снимать другие - перестрелки с талибами и так далее. Они жили в гостинице, а я дома. Недели три я их не видела, только созванивалась. А потом ко мне пришел один парень, афганец, который работал в группе, и принес тысячу долларов: «Это твой гонорар». Я говорю: «А где все?» - «Они уже в Америке». Я опешила: «Как они могли? Что я буду делать? Они же мне обещали… Я ведь звонила Соне три дня назад, она сказала: “Все замечательно, может быть, нам потребуется еще пару недель”».
Я стала звонить Соне, всем остальным, но все телефоны были выключены. Звонила на американские номера - там автоответчики или никто не отвечал. Написала десятки имейлов, сообщений на фейсбуке. А месяца через полтора поняла, что это бессмысленно: она не собиралась мне помогать.
Газни
Три месяца, пока они монтировали фильм, я жила дома. Потом они его доделали и прислали копию в Афганистан. Сначала показали в американском посольстве и на американской базе, потом в кинотеатре «Ариана». Я очень испугалась, когда мне сказали. Смотреть не стала. Я не знала, что делать. Не имело смысла идти в полицию, сами полицейские мне говорили: «Зачем ты снимаешься у американцев? Талибы тебя убьют». Я все время боялась, даже заснуть боялась, потому что они могли прийти ночью.
Через четыре или пять дней меня пытались похитить. Я шла по улице, там стояла машина, потом поехала за мной. Там были двое, лица замотаны. Я поняла, что они меня ждали. Я побежала, увидела открытую дверь, заскочила туда, закрылась. Там была семья, они подумали, что я воровка, пытались меня выгнать. Я стала просить их: «Пожалуйста! Кто-то хочет меня похитить, я актриса». Открыла лицо. Они говорят: «Мы тебя видели по телевизору, ты Надия? Мы не можем тебе помочь. Если они захотят войти, мы не сможем им помешать. Вдруг они сделают что-то с нами? Тебе надо уйти». Я заплакала. Но там был дедушка, он говорит: «Нет, мы обязаны сделать это ради Аллаха. Иди на крышу, мы скажем, что ты ушла». Там крыши домов соединяются, по ним можно уйти. Я залезла на крышу, спряталась в голубятне. Они заперли дверь, подождали, потом позвонили в полицию. Когда полицейские приехали, хозяева послали за мной ребенка. Я спустилась, все рассказала. Они спросили номер машины, но я, конечно, не помнила. Они сказали: «Мы будем искать», но я уже понимала, что они ничего не будут делать.
А еще через пару недель брат сказал мне, что фильм везде продается, он вышел на CD. Я сказала семье, что надо уезжать из Кабула. Мы все продали. Мама сказала, что надо поехать в провинцию Газни - там в кишлаке был бабушкин дом. Деньги у нас кончались, снимать квартиру было не на что. «В Кабуле тебя все знают. А там будешь ходить в чадре, не будем ни с кем общаться».
В бабушкином доме мы прожили неделю. Однажды мы с Шугуфой утром вышли из дому. Она подошла к калитке, и что-то взорвалось. Я помню, что держала в руках ее оторванную ступню и не знала, что с ней делать. Сестра плакала: «Что со мной?», а я смотрела на ногу, на нее, я ничего не чувствовала, как будто сошла с ума. По тому, как были раскиданы камни, я поняла, что в земле еще что-то есть. Я оттащила Шугуфу домой. Мой брат вылез через крышу на другую сторону и побежал за полицией. Когда полиция пришла, они нашли еще три мины. Мы отнесли Шугуфу к врачу - он был рядом с домом, - но он сказал: «Я ничего не могу сделать, я не хирург, у меня ничего нет». Мы поехали в город на машине, привезли ее в больницу. Только тогда я заплакала.
Больница там большая, но в ней не было хороших врачей, они были где-то в отъезде, в другой провинции. Нам сказали: «Если можете, езжайте в Кабул». Мы поехали в Кабул. Провели в больнице двадцать дней. Я ходила с закрытым лицом и ни с кем не разговаривала: очень боялась, что меня узнают. Я все время плакала - вспоминала ногу сестры у меня в руках и плакала.
За это время моя мать продала дом и послала нам деньги. Мы заплатили за больницу, купили русскую визу, потому что у нас было мало времени: чтобы получить какую-нибудь визу в Афганистане, нужно два или три месяца, а русскую можно быстро купить. Денег хватило только на меня, Шугуфу и Садаф. Мама сказала: «Езжайте, мы останемся». Нога у Шугуфы еще болела, но мы сразу улетели в Москву…
Москва
Тянулись недели. Надия с Шугуфой ждали ответа из ООН. Тем временем «Гражданское содействие» искало деньги на хороший протез для Шугуфы. Как ни дико звучит, им с Надией очень повезло: за них специально попросили, их вопрос рассматривался вне очереди. Никто из десятков тысяч афганских беженцев, оказавшихся в России, не имеет шансов легально уехать в Европу, да еще за несколько месяцев. Обычный человек оказывается со своими баулами просто на улице и безо всякой надежды получить статус. За него не просят верховного ооновского комиссара, ему не собирают деньги и не селят к себе домой.
Но наши девушки не очень понимали, куда попали, и просто маялись. Надия часами говорила с кем-то по скайпу, Шугуфа все время спрашивала ее, когда сделают протез и куда-нибудь их уже отправят. Только Садаф жила настоящим, носилась с детьми по квартире и рисовала на стенах.
В ютубе я нашел кучу интервью Сони Насери Коул. Глянцевая голливудская стерва с каменным взглядом заливала про демократию и права человека, которые Америка дарит борющемуся с терроризмом афганскому народу.
Ну ничего, - подбадривали мы Надию, - приедете в Европу, засудите этих гадов: и Соню, и Латифа, столько денег с них срубите, что до старости хватит.
Я понимал, что больших проблем у нее не будет: она быстро выучит любой язык и интегрируется. Как-то, заглянув в монитор Надии, я увидел ее фотку в обнимку с каким-то парнем. На лицах расслабленно-блаженное выражение.
Это мы с бойфрендом в Индии.
У тебя есть бойфренд?! А кто он?
Программист. Мы не могли открыто встречаться, конечно. Но вот в Индии здорово было.
Почему он тебе не помог во всем этом?
А что он может-то?
Раз в два-три дня Надия звонила своей семье. Они прятались все в той же провинции Газни, в другом городе - снимали комнату.
Однажды вечером, придя домой, я застал Надию пьяной, зареванной, с размазанным по щекам макияжем.
Что с тобой?
Это все из-за меня… Моя сестра потеряла ногу из-за того, что я хотела быть знаменитой. Это я виновата. Я хотела быть актрисой, чтобы меня все любили. Моя мать, вся моя семья - они говорят, что я виновата. Моя мать кричала, что ненавидит меня…
Ты сейчас звонила ей?
Да. Она верила мне, поддерживала. Когда мы жили в Иране, мой отец бил ее за то, что она поддерживала мою мечту. А теперь она меня ненавидит…
Тут из глаз Надии опять полились слезы, она скрючилась на стуле и завыла:
Я стану знаменитой! Они все обо мне узнают и ничего не смогут мне сделать! Я буду свободной! Я ненавижу ислам! Я ненавижу Афганистан! Я хочу, чтобы всех их разбомбили!
Ночью меня разбудила сине-белая Надия.
Саня, мне нужен врач.
Что с тобой?
Я выпила упаковку таблеток, хотела умереть. Мне очень больно.
Мы вызвали скорую, потом поехали за ней в больницу. Эта идиотка съела упаковку диклофенака - ничего больше спьяну не нашла. Умереть от этого было нельзя, но язву получить - запросто. Часа четыре Надия валялась в холодном приемном покое, плача, катаясь от боли по койке. Никто ничего не делал, только говорили: «Врача нет, сейчас придет». Если бы она съела что-то более серьезное, давно бы кони двинула.
Э-э-это самые медленные врачи, которых я виде-е-ела, - стонала она.
Впрочем, российская медицина подействовала на Надию отрезвляюще: она, кажется, поняла, что до ее истерик миру дела нет.
Через пару дней я решил ее развлечь. Мы поехали на концерт Умки. Это была глупость: по-русски Надия не понимала, а драйва не было, концерт был вялый. Но под конец по сцене пробежало электричество, что-то вдруг включилось. Я видел, что музыканты сами удивленно глядят друг на друга. И тут Умка запела Motherless Сhild, спиричуэл, превращенный ею в совсем другую песню - мрачную, бешеную и отчаянную.
Sometimes I feel like a motherless child,
Sometimes I feel like I almost gone,
A long way from home.
And I call my mother, I need my mother!
And I call my brother, I need my brother!
I need my freedom, freedom, freeeedom!
Умка кричала так, что волосы шевелились. Я взглянул на Надию и увидел, что она изумленно замерла, глядя на певицу. «Это же про меня…»
Через несколько дней стало заметно, что Надия чем-то встревожена. Оказалось, что ее семья уже три дня не выходит на связь. Мы, конечно, постарались успокоить ее, сказав, что это пустяки: деньги на телефоне кончились или еще что-нибудь. Но телефон был выключен и на следующий день, и потом. Надия дозвонилась до полицейского участка в том городе, где они прятались, и уговорила полицейских сходить к ним. Те сходили и сказали, что их нет: вещи лежат, хозяева ничего не знают. Надия была в панике. На третий день я увидел, что она ищет в интернете авиабилеты.
Мне нужно вернуться в Афганистан.
С ума сошла?
Я должна их найти. Если не я, этого никто не сделает.
Но как ты им поможешь? Если это талибы, тебя просто тоже убьют. Может, они и ждут этого.
Саня, это моя мать.
Два дня до ближайшего рейса мы убеждали Надию остаться. Моя сестра твердо заявила, что лететь в Афганистан - это идиотизм.
Во-первых, ты не знаешь, где они. Во-вторых, Газни - самая опасная провинция, сердце «Талибана», по ооновской классификации там четвертый уровень опасности: «всеобщее насилие». Как вам вообще пришло в голову там прятаться?! А главное, если ты вернешься в Афганистан, ООН перестанет считать тебя беженкой. Мы больше не сможем вам помочь, вы никогда не попадете в Европу!
И что ты можешь сделать? - допытывался я.
Саня, помнишь, я тебе рассказывала про того генерала, который предлагал мне защиту, если я буду спать с ним? Он не один такой, было еще несколько важных людей. Я написала одному, он депутат парламента, очень влиятельная сволочь. Сказал, что поможет мне. Мне придется продать себя.
Я понимал, что все это детская глупость. Конечно, я мог просто не дать ей уехать. И здравый смысл говорил, что так и надо сделать. Но что-то мне не давало - нет, не забота о ее родных и даже не боязнь взять на себя ответственность за чужую судьбу.
Через сутки уговоров мы закинули чемодан в машину и повезли Надию в аэропорт. Однако в Шереметьеве оказалось, что рейс в Кабул вылетает с какого-то далекого, никому не известного терминала. Я заблудился, метался по каким-то развязкам. Летел густой снег, ничего не было видно. Мы страшно опаздывали. Я понял, что могу сейчас просто расслабиться или свернуть не туда, - самолет улетит, Надия останется, уедет в Европу, и все будет нормально. Но я не сделал этого. Я не мог лишить ее свободы выбора, потому что это было главное в ней. Вся Надия была - об этой свободе.
Терминал оказался совсем в другом месте - маленький аэровокзальчик провинциального вида, с которого летают два рейса в сутки: в Кабул и куда-то в Белоруссию. Но мы не опоздали. Надия молча на нас поглядела, поцеловала и ушла за кордон.
Имена изменены. Люди на фотографиях не связаны с текстом материала
Эта афганская женщина стала известной благодаря фотографу Стиву Маккарри, сделавшему снимок ее лица, когда она еще была маленькой девочкой. Произошло это в период советско-афганской войны, когда Гула оказалась в лагере беженцев на границе с Пакистаном.
Родилась она примерно в 1972 году. Почему такая приблизительная дата? Об этом и о том, кто такая афганская девочка с зелеными глазами, о событиях, касающихся Афганистана конца 70-х и начала 80-х годов, можно узнать в этой статье.
О фотографии
Фотография, которую получила в народе название "Афганская девочка", очень известная. Ее иногда сравнивают с портретом знаменитой Моны Лизы художника Леонардо да Винчи, и поэтому часто ее называют и "Афганской Моной Лизой".
Фото загадочной девочки с удивительно необычных зеленых глаз была долгое время объектом пристального внимания всего общества.
О чём думает афганская девочка с фото? Что в ее глазах? Растерянность, страх или злость? Глядя на лицо этой девочки, каждый раз можно обнаруживать для себя что-то новое. В этом и секрет популярности фотографии. Лицо девочки обязательно остается в памяти у людей, увидевших ее, потому что несет в себе неоднозначность.
Она стала своеобразным символом афганской проблемы беженцев. Сам Маккарри говорил, что за последние 17 лет практически не было дня, когда бы он не получил какое-либо электронное сообщение, письмо и пр. по поводу его работы. Многие хотели помочь этой девочке, выслать деньги или удочерить. Были желающие и жениться на ней.
Изображение много тиражировалось и публиковалось: на открытках, плакатах, в журналах и пр. Большинство крупных изданий использовало фото на обложках своих журналов. Даже на футболках были принты с ее изображением.
Афганская девочка Шарбат Гула: биография, значение имени
Много было написано об истории девочки. По национальности Шарбат - афганка (пуштунка). Точного дня рождения своего, как и года, она не знает, потому что малышкой осталась сиротой. После того как ее родные погибли, она попала в пакистанский лагерь для беженцев Насир-Баг. С тех самых пор она так и не научилась читать, но писать имя свое умеет.
Афганская девочка вышла замуж в конце 1980-х за простого пекаря Рамата Гула и с семьей вернулась в 1992 году на родину в Афганистан. Всего у Шарбат сейчас 3 дочери: Робина, Алия и Захида. Была и 4-я дочь, но она вскоре после рождения умерла. Женщина надеется, что ее дети, по сравнению с ней, получат хорошее образование, научатся читать и писать. У самой Шарбат на это никаких возможностей не было. Сейчас ей больше 40 лет.
Эта женщина даже не подозревала никогда о том, какой она стала знаменитой, как много написано о пронзительном ее взгляде. Однако по ее рассказам в памяти сохранилось, как ее фотографировал какой-то белый человек. Больше она никогда в жизни не снималась, тем более через год после той знаменитой съемки она стала носить чадру.
Имя афганской девочки (Шарбат Гула) в переводе означает «цветочный шербет».
Немного об авторе фотографии
Это фото было сделано известным профессионалом своего дела, журналистом-фотографом Стивом Маккарри в лагере для беженцев в Пакистане (Nasir Bagh).
В 1985 году на обложке одного из журналов (National Geographic) была представлена 13-летняя афганская девочка с зелеными глазами.
История возникновения фотографии
Как-то утром фотограф Маккарри, идущий по лагерю Насир-Баг, увидел шатёр, в котором была школа. Он попросил у учительницы разрешения сфотографировать нескольких учеников (их было всего лишь около 20). Она разрешила.
Внимание его привлёк взгляд одной девочки. Он спросил про нее учительницу. Та рассказала, что девочка с оставшимися родственниками добиралась несколько недель через горы после вертолётного обстрела их деревни. Естественно, малышка трудно переживала эту ситуацию, ведь она потеряла самых близких ей людей.
Маккарри сделал портрет афганской девочки Гулы (её имя он тогда не узнавал) на цветную плёнку, причем без дополнительного освещения.
Эта «фотосессия» заняла всего лишь пару минут. И лишь после возвращения в Вашингтон Маккарри понял, что за удивительный снимок он сделал. Подготовку фото (предпечатную) сделал художественный агент Джорджия (г. Мариетта).
Снимок был настолько душевный и тяжелый для просмотра, что фоторедактор издательства National Geographic сначала не хотел его использовать, но все же в итоге поместил на обложку этого журнала с подписью «Афганская девочка».
Жизнь Шарбат сегодня
Долго судьба героини знаменитого снимка оставалась неизвестной. После того как Маккарри вновь после долгих поисков нашел ее в 2002 году, кое-что выяснилось о том, как сложилась ее нелегкая судьба.
Жизнь Шарбат довольно сложная. Вышла замуж она в 13 лет (по ее воспоминаниям, а муж считает, что в 16). Каждый день перед восходом солнца и после захода она обязательно молится. Ежедневно занимается обычными домашними делами: носит воду из ручья, стирает, готовит еду, заботится о своих детях. Смысл всей ее жизни - дети.
Муж ее, Рахмат Гул, живёт в основном в Пешеване, там где находится пекарня, в которой он зарабатывает на жизнь небольшие деньги.
Еще есть серьезная проблема со здоровьем. Шарбат больна астмой, и это не позволяет ей жить в городе. В горах ей лучше. Живет она с семьей в самом воинственном племени (пуштуны), которое в свое время сформировало костяк движения Талибан.
Афганская девочка о себе и о тех событиях
В 2002 году во главе со Стивом Маккарри была организована команда от журнала National Geographic специально для поисков той самой девочки (до этого были тоже предприняты определенные поиски).
И вот, вскоре был сделан новый снимок, но уже повзрослевшей Шарбат: в длинном одеянии, женской бурке и с поднятой чадрой (с разрешения мужа). И вновь объектив запечатлел глаза афганской девочки, но уже повзрослевшей.
По ее мнению, выжила она по божьей воле. Она считает, что семье ее при талибах жилось лучше, чем под многочисленными бомбежками.
Также она говорит, что американцы ломают их жизнь, как когда-то сломали русские. Люди, по ее мнению, устали от войн, вторжений и потерь крови. Как только у страны возникает новый лидер, народ Афганистана обретает надежду на лучшее, светлое, но каждый раз обманывается и разочаровывается.
Также Шарбат проявила недовольство в отношении той самой ее детской фотографии: видите ли там её сняли в шали с дыркой, о которой она до сих пор помнит, как прожгла ее над печкой.
Заключение
Красивое лицо девочки с ее завораживающим взглядом говорит о скрытом волнении одновременно с решительностью, непоколебимостью и достоинством. Хоть и видно, что она бедная, в ней присутствует неподдельное благородство и сила. А самое главное, в ее глазах можно увидеть всю тяжесть тех страданий и мучений, которые переносит простой многострадальный афганский народ.
22 апреля 2010, 15:04Заранее хочу сказать, что это проблема отдельных словев населения, отдельно взятых провинций восточных государств. Ранее я делала пост , но вот мне попалась информация по Афганистану, а конкретнее, его провинция Герат. _____ Проблема женских самосожжений становится всё болезненней в Герате – западной провинции Афганистана, на границе с Ираном. Афганские женщины всё острее чувствуют горечь от осознания разницы между свободой женщин в других странах и своим подневольным положением. Многие женщины в этом регионе погибли от причинённых себе увечий, найдя в этой ужасной смерти избавление от невыносимой жизни в браке. Защитники прав человека и активисты международных миссий отмечают, что афганские женщины зачастую не обращаются к ним за помощью из-за социальных предрассудков. Также, они полагают, что в действительности суициды и самоувечья женщин носят гораздо больший размах, чем задокументировано, поскольку регистрируются случаи только тех пациенток, которые добрались до госпиталя. Работники благотворительных служб говорят, что в независимости от того, как именно женщина получила увечья – во время попытки самоубийства или в результате нападения, это в обоих случаях на совести местной власти, которая не может, да и не хочет защитить своих гражданок от подневольных замужеств. Во время 5-летнего режима Талибана женщинам не разрешалось ни работать, ни учиться. Они даже не могли выходить из дому без сопровождения мужчины, и само собой, их тело и лица должны были быть скрыты под паранджей. После свержения режима талибов в 2001-м году, женщины вновь получили право работать и учиться. Но активисты говорят, что во многих регионах Афганистана, включая Герат, женщины продолжают оставаться в подневольном и угнетённом положении. Многие из них не видят разницы между своим существованием сейчас и при Талибане, и отчаяние толкает некоторых на страшный шаг. 20-летняя Захра показывает рубцы от причинённых себе ожогов 5-летней давности. Проблема женского самоувечья остро стоит в приграничном с Ираном районе Афганистана, так как женщины всё болезненней ощущают разницу между своим подневольным положением и свободой женщин в других странах. Фарибе всего 11 лет. Она сидит вместе со своей семьей и показывает корреспонденту шрамы от ожогов, которые нанесла себе год назад. 26-летняя Симагол показывает свои руки, обожжённые 3 года назад. 16-летняя Васийех показывает свои изуродованные рубцами лицо и грудь. Она подожгла себя 2 года назад. Симагол показывает свою грудь, навсегда обезображенную огнём 3 года назад. Благотворительные работники с сожалением говорят, что многие женщины не обращаются к ним за помощью из-за многовековых предрассудков. 33-летняя Элахель тоже несёт на себе печать огня. Она подожгла себя 10 лет назад. Самосожжением афганские женщины выражают обществу свою невыносимую боль и протест против подневольного положения. 40-летняя Афизех показывает руку, изувеченную при попытке самосожжения 10 лет назад. Такие инциденты случаются теперь чаще - афганские женщины всё острее переживают свою угнетённость 16-летняя Кадиджех демонстрирует отметины от огня 3-х летней давности, также причинённые самой себе. После свержения режима Талибана женщины официально получили более широкие гражданские права. Но в действительности положение многих из них мало изменилось. Провинцией Херат правит железная рука Измаила Хана - местного деспота и военного лидера. 26-летняя Симагол показывает рубцы от ожогов 3-х летней давности. Немало женщин в Херате сталкиваются с ежедневным угнетением и издевательствами. Они не видят улучшения своей жизни после свержения Талибана, и это толкает некоторых к самоубийству. 30-летняя Рахимех демонстрирует свою обожжённую 16 лет назад грудь. В настоящее время в Афганистане действует несколько неправительственных организаций помощи женщинам, и даже есть комитет по женскому вопросу, который постоянно пытается привлечь внимание общественности к этой проблеме. Но загвоздка состоит в том, что местные женщины зачастую настолько забиты и скованы вековыми предрассудками, что даже выйти в одиночку из дому и пойти искать помощи может представляться для них немыслимым шагом. Photo by Majid Saeedi/Getty Images
Кровопролитное противостояние продолжается в Афганистане в течение многих десятилетий, а надежды на скорое разрешение конфликта нет. Сегодня страна является настоящей миной замедленного действия, которая может подорвать шаткий мир во всем регионе. «Талибан» удалось отстранить от власти в 2001 году, но представители радикального исламистского движения и по сей день представляют в Афганистане серьезную силу, с которой приходится считаться.
При режиме талибов произошли значительные изменения, которые коснулись жизни женщин в Афганистане. Многие гендерные проблемы по сей день остались неразрешенными, но в настоящее время, к счастью, ситуация постепенно начинает налаживаться. Намного хуже все было в восьмидесятых-девяностых годах прошлого века, когда женщин фактически лишили всех прав.
Основные ограничения
С восьми лет девочке запрещалось контактировать с мужчиной. Исключение составляли только муж и родственники мужского пола, которых называют махрам. Не позволялось появляться на улице без сопровождения мужа или родственника и без мусульманской одежды, которая полностью закрывает лицо и тело, оставляя только глаза. не могли носить обувь на каблуках, потому что звук шагов может раздражать мужчину, а это недопустимо.
Кроме того, представительницам прекрасного пола запрещалось громко разговаривать в общественных местах. Их разговор ни в коем случае не должен был услышать ни один посторонний человек. Все окна первых этажей зданий заколачивались или закрашивались, чтобы с улицы не было видно женщин, которые находятся внутри. В частных домах вместо этого часто устанавливали высокий забор.
Женщин в Афганистане нельзя фотографировать и снимать на видео, их изображения не допускается размещать в книгах, журналах, газетах или даже в собственных домах. Все словосочетания, в которых присутствовало слово «женщина», видоизменялись. Например, «женский двор» менялся на «весенний двор». Афганки не могли появляться на балконах любых зданий, выступать на радио или телевидении, присутствовать на любых культурных мероприятиях.
Как в Афганистане относятся к женщинам из-за этих ограничений, уже понятно. Ограничения были искажены до неузнаваемости, хотя создавались на основе исламского дресс-кода и шариата. Действия талибов были фактически направлены на ущемление прав женщин, так как в шариате нет закона, согласно которому представительницы прекрасного пола не могут работать, самостоятельно передвигаться, прятать руки и лицо. Наоборот, получение образования только приветствуется.
Внешний вид
Женщины в Афганистане не могут носить яркую одежду, так как талибы считают это сексуально привлекательным. Указ от 1996 года гласит, что афганки, которые носят обтягивающую и яркую одежду и украшения, никогда не попадут на небеса. Все салоны красоты оказались под запретом, как и косметика или лаки для ногтей. Женщины должны были прикрывать все тело, в том числе и лицо. Особенно поощрялось ношение бурки (паранджи, чадры) - свободного халата с длинными рукавами и закрывающей лицо сеткой.
Передвижение
Без мужа или родственника мужского пола афганская женщина оказывалась фактически под домашним арестом. Строгие ограничения делали невозможным практические любое передвижение. Например, Латифу, афганскую женщину, избила толпа талибов за то, что она ходила одна по улице. Но у Латифы на войне убили отца, у нее не было братьев, мужа или сыновей. А в приюте в Кабуле после прихода к власти талибов около 400 девочек оказались заперты в здании практически на год.
Кроме того, представительницам слабого пола не позволяется водить автомобиль (даже если есть сопровождающий - муж или родственник-мужчина), вызывать такси. Женщины и мужчины не могут вместе ездить на общественном транспорте. Подобные ограничения в меньшей степени повлияли на жизнь женщин в Афганистане из маленьких поселков, которые работали в пределах своей территории. Но и они не могли путешествовать в соседние селения.
Занятость
Талибы утверждали, что на работе женщина может вступить в половой контакт с коллегой в рабочее время, что противоречит законам шариата. Так что в сентябре 1996 года все женщины в стране были отстранены от любого вида наемной работы. Это массовое увольнение стало настоящей катастрофой для экономики, особенно в сфере домохозяйства и образования, где работали в основном представительницы слабого пола.
Тогда верховный лидер заверил, что женщины, которые работали на государственных должностях или в образовании, будут получать ежемесячное пособие (5 долларов). Члены радикального движения приветствовали соблюдение патриархальных ценностей и выделение средств для выплаты пособий.
Единственная сфера, где могли остаться женщины, - это медицина. Женщины-врачи нужны были, чтобы лечить представительниц слабого пола, но и на них накладывался ряд строгих ограничений. Многие добровольно покинули рабочие места из-за половой сегрегации и практики преследования. По этой причине женщины-врачи, количество которых в одной только из больниц Кабула сократилось с 200 человек до 50, очень ценились. Только они способны были оказать медицинскую помощь (в том числе родовспоможение) другим женщинам.
После падения режима талибов в Афганистане сложилась обстановка гуманитарной катастрофы. Многие женщины нуждались в квалифицированной медицинской помощи, тогда как женщины-врачи фактические отсутствовали. На работе разрешили остаться и представительницам гуманитарных организаций. По мнению талибов, они могли оказывать помощь другим беспомощным женщинам и пропагандировать полезность введенных норм.
Образование
Права женщин в Афганистане повсеместно нарушаются. Это же касается и сферы образования. Формально талибы поощряли образование, но только до восьми лет. Объяснялось, что такие меры предпринимаются для предотвращения контакта с мужчинами и как дополнительная мера безопасности. Учебная программа была изменена: она стала более «исламизированной», побуждала юных афганских девушек к совершению джихада.
В Кабуле от учебы были отстранен более 100 тыс. девочек, уволены практически 8 тыс. учителей, 63 школы сразу закрылись из-за нехватки кадров. Некоторые учители продолжили преподавать подпольно, они обучали взрослых женщин и афганских девушек в своих домах. Это огромный риск, потому что учителя могли в лучшем случае попасть в тюрьму, а в худшем и вовсе лишиться жизни.
Здравоохранение
До прихода к власти талибов врачам-мужчинам в экстренных ситуациях было разрешено оказывать медицинскую помощь женщинам, но после указа, что мужчине запрещено касаться тела чужой женщины, это стало невозможным. В результате стала повсеместной ситуация, когда представительницам слабого пола приходилось ездить на достаточно значительные расстояния, чтобы получить помощь.
В Кабуле существовали неофициальные клиники в собственных домах, которые обслуживали семью и соседей, но нужные медикаменты они предоставить, конечно, не могли. Значительно возрос процент преждевременных смертей среди женщин. Семьи, которые располагали достаточными финансами, имели возможность получать медицинскую помощь в соседнем Пакистане. В 1998 году запрещено было посещать больницы, медицинскую помощь можно было получить только в специальных палатах. В Кабуле, столице Афганистана, такие были только в одном госпитале.
В 1996 году женщинам запретили посещать бани, так как это (по мнению представителей радикальной организации) противоречило религиозным законам. Баня являлась для многих женщин в Афганистане единственной возможностью соблюдать правила личной гигиены, так что этот запрет вызвал всплеск инфекционных заболеваний.
Брак и дети
Девочек выдают замуж очень рано. Афганские свадьбы часто являются принудительными. Мужчине разрешается иметь одновременно до семи жен, но ни одна при этом не должна быть обделена его вниманием, все женщины должны быть обеспечены материально. Сейчас не многие афганцы имеют несколько жен - это слишком дорогое удовольствие.
Самую большую опасность для женщин в Афганистане представляет даже не Талибан, а собственная семья. Сегодня многие представительницы слабого пола страдают от жестокого обращения и угнетения, подвергаются физическому, сексуальному и психологическому насилию. Некоторые находят помощь в приютах, но большинство возвращается в семьи, где их обижали, потому что другой альтернативы просто нет.
Культура
Женщины и их изображения не могут присутствовать в любых СМИ, а любые словосочетания со словом «женщина» заменялись на альтернативные. Представительницам слабого пола нельзя было заниматься спортом и ходить в спортивные клубы. Все это сказалось на состоянии афганских женщин. Опрос показал, что 91 % из них испытывают симптомы депрессии.
Наказания
Наказаниям женщины подвергались публично, чаще на стадионах или городских площадях. В 1996 году одной афганской женщине отрезали большой палец за то, что у нее были накрашены ногти, в том же году 255 женщин избили плетью за нарушение правил дресс-кода. В 1999 некая Зармина была приговорена к казни за убийство мужа, который оскорблял и избивал ее. Женщина подверглась пыткам, не сознавалась в убийстве, которое фактически совершила ее дочь, а не она сама.
Афганка Айша Биби в двенадцать лет была насильно выдана замуж. Через шесть лет она попыталась сбежать и вернуться в родную семью, но отец сдал дочь командиру талибов. Несчастной девушке отрезали нос и уши, а затем оставили умирать в горах, но она выжила.
Были случаи, когда мужчин наказывали из-за женщин. Например, наказывали таксиста, который принимал женщину без сопровождения муж или родственника-мужчины, мужей тех представительниц слабого пола, которые в одиночку занимались стиркой белья у реки, и так далее.
Так было не всегда
Права женщин в Афганистане не всегда ущемлялись. В 1919 году, например, жительницы страны получили возможность голосовать на выборах, а в середине прошлого века им было разрешено не носить паранджу. В 1960-м в Конституции появилась норма о равных правах (без учета половой принадлежности). Но смута, бедность, отсутствие юридической и социальной защищенности, сиротство и вдовство сделали афганских женщин полностью зависимыми от мужчин. Все усугубилось, когда к власти пришло радикальное движение «Талибан».
Женщины-военные
Сейчас ситуация немного наладилась. Но все же есть серьезные проблемы, которые мешают женщинам в Афганистане спокойно жить. Сейчас есть даже женщины, которые служат в армии. Они получают доступ там, где это невозможно для мужчин, обучены поведению в разных ситуациях, изучают местные традиции и пуштунский язык. Правда, женщины-военные в Афганистане - это в основном американки, очень редко встречаются афганки-переводчицы.
Известные женщины
Сегодня многие женщины делают все, что в их силах, чтобы улучшить положение местных жительниц. Например, Фавзия Куфи, бывший депутат парламента, продвигает законы в защиту прав женщин, Робина Мукимьяр Джалалай участвовала в Олимпийских играх в 2005 году, а затем баллотировалась в парламент, а Мождах Джамалзадах чем-то похожа на азиатскую Опру Уинфри, девушка произвела настоящую сенсацию на телевидении.
Известна на Западе и Шарбат Гула, которую долго называли просто афганской девочкой. Она стала известной благодаря фотографии, которая попала на обложку журнала National Geographic. Удивительное фото Шарбат Гулы, сделанное в 1984 году, сравнивают с портретом Моны Лизы. Тогда Гуле было приблизительно двенадцать лет.
Стали положение женщин в Афганистане и помощь, которую может оказать им мировое сообщество. Форум организован Фондом Первого президента РК - Елбасы и казахстанским Министерством иностранных дел. На конференцию прибыла представительная делегации афганских женщин, которые обсудили пути взаимодействия с представительницами деловых кругов нашей страны. Накануне конференции в столице Афганистана побывал корреспондент сайт и поговорил с женщинами, которые каждый день отстаивают свои права.
Большинство женщин в Афганистане полностью зависимы от мужчин / Фото Григория Беденко
Сколько людей сегодня проживает в Афганистане, точно не знает никто. Предполагается, что население этой крайне нестабильной азиатской страны насчитывает около 34 миллионов человек. Из них более половины - а это 17 миллионов - составляют женщины. Их права, а точнее, полное отсутствие каких-либо прав во время правления в стране теократического режима талибов стало одной из главных мировых гуманитарных проблем начала XXI века. Сегодня афганские женщины постепенно возвращают себе утраченную социальную роль, но это весьма непросто.
Главное занятие афганцев - торговля / Фото Григория Беденко
Говорить о мире в Афганистане, спустя почти 17 лет после свержения "Талибана", не приходится. Мира в стране как не было, так и нет. Население подвергается постоянным террористическим атакам. Относительно хрупкое благополучие установилось в городах, но и то благодаря присутствию иностранного военного контингента и активной помощи из-за рубежа в различных сферах. Самостоятельно себя поддерживать и обеспечивать хотя бы элементарную безопасность Афганистан сегодня не в состоянии. На этом фоне возникают серьёзные опасения за будущее самой незащищённой части афганского общества - женской.
Кабул сегодня / Фото Григория Беденко
Что же говорят сами афганские женщины относительно своей дальнейшей жизни в этой стране?
Лия Джавад, руководитель правозащитной организации афганских женщин / Фото Григория Беденко
Лия Джавад
Лия Джавад возглавляет женскую правозащитную организацию. Живёт и работает в Кабуле.
Я родилась и выросла в Кабуле. Когда мне было 15 лет, моя семья уехала в Пакистан, где мы прожили в статусе беженцев 20 лет, - рассказывает Лия. - После событий 2001 года мы вернулись на родину и сейчас живём в Кабуле.
Житель Кабула на горе Раббани / Фото Григория Беденко
Всё моё детство для меня было очень радостным, потому что у меня была большая дружная семья. Мы жили вместе с родственниками отца. Нас, детей, было много в доме. Семья наша очень образованная. Мой отец был на тот момент профессором Кабульского университета. В 7 лет я пошла в школу, но не смогла полностью закончить 12-летнее образование, так как тогда было принято выдавать девочек замуж в раннем возрасте. Я вышла замуж, а потом мы переехали в Пакистан.
Государственный флаг Афганистана развевается над Кабулом / Фото Григория Беденко
В Пакистане я закончила вуз по специальности "Экономика". 12 лет я преподавала в университете. Возможности задумываться о том, чем я занимаюсь сейчас, тогда не было. В 2002-м году, когда режим талибов был свергнут, мы переехали в Афганистан, и тогда я начала думать о том, что необходимо поднимать некоторые проблемы, которые на протяжении долгих лет замалчивались. Первым нашим шагом было открытие школы в провинции Лагар. Мы открывали учебные заведения подпольно, в домашних условиях, в подвалах. Обучали детей грамоте, не разделяя мальчиков и девочек. В моей семье были большие сомнения, смогу ли я работать, выдержу ли. Очень сильно переживали отец, муж. Они помогли мне выстоять, потому что поступали угрозы и было очень сильное противодействие со стороны фундаменталистов в отношении нашей работы.
Афганские мальчишки на скотном рынке / Фото Григория Беденко
В период правления талибов все школы были закрыты, - продолжает далее г-жа Джавад. - Книги для детей мы привозили на лошадях через горы, нелегально. С приходом правительства Хамида Карзая в 2002-м году мы начали работать официально. Я училась на специальных курсах в Англии в течение трёх месяцев. Там получила небольшой теоретический опыт общественной деятельности. Затем, это был уже 2006-й год, я поняла, что мне необходимо открыть свой офис.
Лии Джавад постоянно угрожают представители движения "Талибан", которое в Афганистане сегодня считается оппозиционным / Фото Григория Беденко
Потом, когда я находилась на конференции в Мазари-Шарифе, на наш офис напали. Позднее я получила угрожающее письмо о том, что я должна прекратить свою деятельность. Нам пришлось переехать в другой, отдалённый район Кабула под названием Кош-Кархан. Там мы вели свою деятельность уже подпольно.
Боевики на улицах Кабула / Фото Григория Беденко
Мне рекомендовали максимально ограничить все передвижения, а также те обращения, которые мы публиковали, призывая к справедливости в отношении тех или иных событий. Целый год мы никуда не выезжали, очень сложно было добираться до работы, домой. Дома была напряжённая обстановка. Корни моей семьи из провинции Лагар. Мы не виделись с родными.
Пожилая жительница афганской столицы / Фото Григория Беденко
Тем не менее мы продолжали свою деятельность, так как в Афганистане всегда есть люди, которым нужна помощь, в первую очередь психологическая. Работа нашего офиса началась с того, что мы начали помогать женщинам, которые овдовели, мужья которых погибли во время войны. Основной нашей задачей было показать, что они могут нормально жить, и вернуть их в общество. Мы помогали этим женщинам получить работу, организовали курсы кройки и шитья. На небольших швейных фабриках, которые есть в Кабуле, мы искали вакантные места, договаривались с хозяевами и устраивали этих девушек на работу. Они могли заработать деньги, содержать детей, - возвращались в общество.
Афганцы не теряют оптимизма / Фото Григория Беденко
Очередную угрозу мы получили в конце 2015 года, - продолжает рассказ афганская правозащитница. - Я и ещё 9 мужчин получили письма от движения "Талибан" с требованием прекратить нашу деятельность. В наш адрес была вынесена фетва. За полгода до этого в одном из домов Кабула мулла убил девочку. Мы собрали пресс-конференцию и призвали власти к тому, чтобы мечеть, из которой был тот мулла, закрыли. При мечети работало медресе. Но никакой поддержки от государства мы не получили. Нам лишь порекомендовали какое-то время пожить за пределами страны. На протяжении шести месяцев мы всей семьёй жили в Индии.
В афганской провинции царят средневековые нравы / Фото Григория Беденко
Я периодически приезжала в Кабул. Старалась поддерживать работу. Мы получали угрозы теперь уже постоянно. Мужу звонили по телефону и требовали, чтобы он на меня повлиял. Мы думали о том, чтобы даже живя в Индии нанять телохранителей себе и детям. Спецслужбы предложили мне приобрести оружие, чтобы я его носила с собой.
Парни возвращаются домой после работы в поле / Фото Григория Беденко
Основа нашей работы состоит в том, чтобы изменить систему предвзятого отношения к женщинам, - рассказывает Лия Джавад. - Я неоднократно посещала Америку, Англию, Голландию. Мне много раз предлагали оформить статус беженца и остаться в этих благополучных странах. У меня есть много друзей, которые использовали эту возможность - уехали. Они постоянно меня уговаривают уехать, чтобы не подвергать опасности семью. Но моё решение работать на благо народа остаётся неизменным. Моя семья оказывает мне моральную поддержку. Все понимают, что Афганистан - это наша родина и мы должны помочь нашей стране.
Вооружённые люди встречаются в Афганистане повсеместно / Фото Григория Беденко
Если считать то, как живут женщины в столице Афганистана, нормой для нас, то можно сформировать неверное представление о ситуации в стране. Даже то, что показывают сейчас средства массовой информации, - это лишь маленькая толика того, что на самом деле происходит сегодня. Удручающая экономическая ситуация, отсутствие хоть какой-то работы в регионах. Нет необходимости говорить, в каком положении находятся наши женщины.
Совсем недавно в уезде Баграми в провинции Кабул была сожжена молодая женщина. Виновным в преступлении оказался её муж. Как стало известно, муж этой женщины является государственным служащим. И врач, лечивший эту женщину, обратился к начальству мужа с предложением подать в суд, чтобы были какие-то юридические последствия этого преступления. Однако ответ был такой: "Если вы не замолчите, мы убьём всю вашу семью!"
Фото Григория Беденко
Сегодняшняя ситуация такова, что в стране очень много разводов, несмотря на то что Афганистан - исламское государство. Есть даже случаи, когда супруги разводятся через месяц после свадьбы. Для исламской страны это нонсенс, - продолжает Лия. - Далеко не все женщины могут спокойно жить дальше после развода. Такие женщины находятся под мощным давлением окружающих. Лишь единицы - достаточно состоятельные или образованные - могут повторно выйти замуж, родить детей. Но, как правило, женщина у нас после развода остаётся одна до конца жизни. Менталитет нашего народа таков, что вся вина за развод ложится на женщину. Согласно законам, дети до восьми лет должны оставаться с матерью и только после этого могут перейти под опеку отца. Но реальная ситуация такова, что детей забирают. В настоящее время мы помогаем таким женщинам. В нашем МВД есть специальное подразделение по борьбе с насилием против женщин. Туда очень часто обращаются, и мы помогаем пострадавшим довести дело до суда, чтобы официально оформить развод, и чтобы дети по возможности остались при матерях.
В сельской местности Афганистана существуют традиции, которые могут показаться дикими жителю цивилизованной страны / Фото Григория Беденко
Есть у нас такая традиция "бача-пуш". К счастью, она не получила широкого распространения. В силу нашей ментальности афганский народ очень любит мальчиков в семье. Когда рождается мальчик - это большая радость, родители делятся ею со своими близкими, друзьями и соседями. Когда рождается девочка, многие воспринимают это как трагедию. Традиция "бача-пуш" получила развитие в тех семьях, где много девочек. Если положение не позволяет взять вторую, третью жену, чтобы они родили мальчиков, семья принимает решение переодеть одну из девочек в мужскую одежду, дают ей другое имя. И она становится мальчиком. Все соседи в округе видят, что в этой семье есть мальчик. Всё меняется с возрастом. Когда у девочки появляются отчётливые женские черты, многие семьи запирают этих детей дома, никуда не пускают. И такие дети потом вырастают с больной психикой.
Рождение мальчика - большая удача для афганской семьи / Фото Григория Беденко
По словам правозащитницы, с 2001-го года в Афганистане отмечаются положительные изменения. Но только в крупных городах. Если смотреть на ситуацию с правами женщин, то можно сказать, что женщинам удаётся реализовать около трети своих прав. Но во многих провинциях, уездах и по сей день нет даже элементарных школ, где могут обучаться дети, не говоря уже о девочках.
Афганские бойцы в кишлаке Гузар / Фото Григория Беденко
Я сама каждый день молюсь за будущее Афганистана, - говорит Лия Джавад. - Но, к сожалению, реалии таковы, что мне оно видится сейчас достаточно смутным. И ожидания достаточно пессимистичные. В первую очередь из-за того, что Афганистана сегодня не может обеспечить свою безопасность. У нас нет налаженного производства, мы вне экономического рынка. Мы не можем существовать без иностранной помощи. Американское руководство вынесло на рассмотрение вопрос о полном выводе иностранного контингента из страны. Причина в том, что ежегодно тратится порядка 48 миллионов долларов на его содержание. Исследования показали, что если ввести в страну частные военные компании, расходы сократятся до 8 миллионов долларов.
Если иностранные силы выйдут из нашей страны, не исключено, что Афганистан столкнётся с мощнейшим кризисом. В настоящее время, несмотря на то, что в Афганистане есть крупные месторождения полезных ископаемых, страна не способна их самостоятельно разрабатывать. Нам необходима международная помощь, в первую очередь - в обучении специалистов. К сожалению, сейчас большая часть нашей молодёжи, которая получила образование в стране или за рубежом не может найти работу. Уровень безработицы растёт, и несмотря на официальные заявления властей, большая часть населения находится за чертой бедности. Я уверена в том, что если иностранная помощь перестанет поступать в Афганистан, ситуация серьёзно усложнится. И в самом ближайшем будущем Афганистан столкнётся с крупным кризисом, - убеждена правозащитница.
Кабульский пейзаж / Фото Григория Беденко
Супруг Лии Джавад - преподаватель Кабульского медицинского университета. У неё шестеро детей - двое мальчиков и четыре девочки, а также восемь внуков. Две дочки живут за рубежом. Одна из них окончила американский университет по специальности "Финансы и бухгалтерия". Все дети получили образование. Младший учится на пятом курсе медицинского университета. Первое образование Лии было экономическое. Но сейчас работа требует знания права, поэтому она изучает юриспруденцию.
Хасина Маджиди, афганская предпринимательница / Фото Григория Беденко
Хасина Маджиди
Хасина Маджиди работает в местном представительстве ООН, а также владеет собственной швейной мастерской.
Я родилась в провинции Парван, - рассказывает девушка. - Семья моя по местным меркам считается интеллигенцией. Живу с матерью и отцом. Практически всё своё детство я провела в Иране в связи с тем, что талибы захватили мою страну. Там я закончила начальную среднюю школу. Когда власть "Талибана" свергли, мы вернулись, и я закончила школу уже в Афганистане. Конечно, любое детство имеет свои яркие воспоминания, у меня их тоже немало, но, к сожалению, всё у меня связано со статусом беженца в чужой стране. Мы постоянно переезжали из одного города в другой.
В швейной мастерской Хасины / Фото Григория Беденко
Хасина не замужем, живёт с родителями, младшими братьями и сёстрами. В семье шестеро детей.
Хасина обеспечила работой шесть афганских женщин / Фото Григория Беденко
В 2010 году я закончила школу, потом поступила в вуз по специальности "Английская литература", - рассказывает Хасина. - В 2016-м году закончила вуз, но, к сожалению, не работаю по этой специальности, а занимаюсь своим небольшим бизнесом.
Девушки шьют на заказ одежду и различные изделия для дома / Фото Григория Беденко
Идея открыть свой бизнес пришла в 2014-м году. Так сложилось, что надо было зарабатывать деньги. После окончания обучения я переквалифицировалась, открыла свой небольшой швейный цех. Основная идея была в том, чтобы не только я, но и другие женщины могли иметь работу. В настоящее время я также являюсь сотрудником местного представительства ООН, но это не мешает мне работать здесь. Ко мне приходят женщины, которые хотят работать, но по каким-то причинам не могут устроиться где-то в другом месте. Лично моя цель - расти дальше, чтобы показать обществу, на что способна афганская женщина.
Девочки также учатся работать в мастерской / Фото Григория Беденко
Конечно, в частном бизнесе очень много сложностей, - продолжает Хасина Маджиди. - К сожалению, сейчас мы не чувствуем поддержки государства. Было бы неплохо получить какую-то организационную помощь. С 2017 года я невольно стала основной опорой в семье. Помогаю родителям, братьям и сёстрам. Мы понимаем, что сейчас роль и место женщин в афганском обществе незначительная. Но мы стремимся исправить это.
Хасина считает, что главное для афганской женщины - это образование / Фото Григория Беденко
Сейчас по сравнению с прежними годами статус женщины в Афганистане значительно изменился. Женщины представлены и в государственном, и в частном секторах, и в международных организациях. Это большое достижение для нас. Необходимо и дальше расширять такие возможности. Афганистан - это моя родина. Очень хотелось бы верить, что страна выйдет из того кризиса, в котором мы пребываем сейчас. В первую очередь надо менять менталитет самих женщин. Многие наши женщины сами уверены в том, что их место дома. И здесь выход прежде всего - образование, в том числе и с иностранной помощью. Образованная женщина сама выберет, что ей интересно и в какой сфере она может дальше развиваться, - считает Хасина Маджиди.
Адела Раз, заместитель министра иностранных дел Афганистана / Фото Григория Беденко
Адела Раз
Адела Раз занимает должность заместителя министра иностранных дел Афганистана по экономическим вопросам.
Если говорить о женщине в нашей стране сегодня - она сильна и очень серьёзно вовлечена в общественную жизнь, - рассказывает Адела . - Когда я впервые выехала за границу из Афганистана на учёбу, тогда действовал режим "Талибан". В те годы женщина не то что учиться или работать - из дома не могла выйти. Если бы меня тогда спросили, будет ли афганская женщина представлять интересы своей страны в мире, я бы однозначно сказала "нет". Но сегодня всё изменилось, есть поддержка женщин со стороны афганских властей в политике, общественной жизни. Сегодня женщины представлены не только в государственном, но и в частном секторе. Но тем не менее мы сталкиваемся с серьёзными вызовами, о которых вы хорошо знаете. Главный из них - неприятие растущей роли женщины определённой частью общества.
Министерство иностранных дел Афганистана - здание советской постройки / Фото Григория Беденко
У нас есть некоторые положительные изменения в различных сферах - в образовании, медицине и т.п. Я уверена, что борьба за свои права, которую ведут наши женщины и которая будет продолжаться, принесёт положительные результаты. Но на это необходимо время. Хочу также отметить, что права женщин сегодня ущемляются не только в Афганистане, но и в регионе Южной Азии в целом. Существуют определённые вызовы в политике и в экономике.
Мальчик из Кабула / Фото Григория Беденко
Очень важную роль играет экономическая независимость женщины, - продолжает г-жа Раз. - В Афганистане женщины сильно зависимы от мужчин, которые содержат семьи. Наши власти концентрируют внимание на развитии частного сектора для наших женщин. К счастью, в этом отношении у нас развитие идёт неплохо. Женщины сегодня имеют собственный бизнес и поддерживаются правительством.
Фото Григория Беденко
Наш президент Ашраф Гани всегда подчёркивает, что женщины являются важнейшей составляющей афганского общества, - говорит Адела Раз. - Главной темой конференции в Астане является экономическое развитие женщин Афганистана. Практически на всех подобных мероприятиях, которые проходили ранее, не учитывались мнения афганских женщин. Но на этот раз всё по-другому. Хочу поблагодарить за это правительство Казахстана.
Вертолёт над зданием американского посольства в Кабуле / Фото Григория Беденко
Хотелось бы ещё поблагодарить правительство Казахстана и за предоставление образовательных грантов для афганской молодёжи, в том числе для афганских девушек. Я надеюсь, что эта программа будет продолжена. В состав нашей делегации входит директор независимого департамента профессионально-технического образования. Она будет разговаривать уже конкретно о том, по каким специальности необходимо будет предоставлять гранты в перспективе. Мы сегодня остро нуждаемся в профессиональных кадрах, в том числе, женщинах, имеющих хорошее образование. Афганистан - развивающая страна, нам необходимо все, прежде всего специалисты в сфере медицины и образования, - считает Адела Раз .
Представляем вниманию наших читателей документальный фильм о борьбе афганских женщин за свои права, часть материала для которого наш корреспондент Григорий Беденко снимал во время командировки в Кабул. Оператор Эдуард Галеев .
Strana media team по заказу Фонда Первого Президента РК - Елбасы.