Куртуазная любовь – невероятно популярное словосочетание в средневековой Европе.

Для того, чтобы в полной мере уяснить содержание куртуазной любви в контексте средневековой культуры, надо разобраться в более широком вопросе:

I. Отношение к женщине в эпоху Средневековья.

Классический для средневековья вопрос звучал, как «Человек ли женщина?» Спор о том, есть ли у женщины душа, был поставлен ребром даже среди епископов. Это все имело очень далеко идущие последствия:

1690 год – на латинском языке было издано сочинение с весьма безапелляционным названием «Женщина – не человек»

А в 1753 г. (Эпоха Просвещения; эпоха Вальтера, Руссо и т.д.) – в Берлине издается сочинение «Любопытное доказательство, что женщина не принадлежит к человеческому роду»

«Ноги» этого явления растут из трех источников:

· Иудейские традиции («Женщина – сосуд греха»: Ева, натушившая гармонию мироздания и т.п.)

· Античность. В Греции, за исключением Спарты, женщина находилась на вторых ролях. Например в Афинах, если женщина выходила из дома, она должна была получить на это разрешение от мужа; не могла ходить по улицам без сопровождающих.

В Риме глава семейства обладал абсолютной властью над домочадцами- отец мог отвергнуть ребенка, мог убить жену за проступок (но, посовещавшись с её родственниками), мог подарить жену.

Перемена наступает с наступлением Христианства. Женщина-жрица переходит в ранг женщины-ведьмы, что в итоге влечет за собой плохие последствия.

В обществе, где женщины закрепощены, идеи героизма в чистом виде встретить невозможно; сексуальная сфера неизбежно деградирует, скатываясь к сексуальному скотству.

Именно этот момент преодолен с вознесением благородно рыцарства, потому что сама идея Куртуазии, которая подняла женщину на недосягаемую высоту, сбалансировала ситуацию.

II. Истоки явления «Куртуазная любовь»

Несмотря на то, что Куртуазию мы в первую очередь соотносим с понятием «Куртуазная любовь», в поэзии трубадуров оно практически не встречается – любовь не может быть некуртуазной.

Сама концепция Куртуазии создана трубадурами Прованса. Оформлена в первой половине 12 века. Именно эта эпоха дает нам первое имя – Гее Аквитанский. (Дед Алианоры Аквитанской, матери Ричарда «Львиное Сердце») Он считается первым трубадуром.

III. Причины возникновения и суть Куртуазии

Куртуазную любовь определяют в двух вариантах: 1. Бунт против феодальной морали, уничижавшей женщину 2. Явление феодальное; искоренение распущенности. Оба эти варианта, при ближайшем рассмотрении, являются распущенными. 1, потому что К.Л. предстает чуть ли не явлением супражисток; 2 концепция игнорирует два факта: 1. Вне зависимости от отсутствия или наличия в этой любви сексуальных отношений, любовь полностью противоречит непререкаемой заповеди средневековья «не пожелай жены ближнего своего», когда куртуазия активно советовала это делать – воспитательный эффект очень сомнительный.

Восприятие куртуазной любви, как любви платонической – миф. Она включается в себя понятие чувственности.

Понятие «куртуазия» происходит от понятия «корт» - двор; правила придворного поведения в высшем обществе. В него выходит:

1. Доблесть 2. Справедливость 3. Щедрость 4. Гостеприимность

Куртуазность практически совпадает с понятием чести.

Рыцарь может быть куртуазным не любя, но он никогда не обретет любовь, не будучи куртуазным. То есть, без чести не бывает истинной любви, но любовь является тем, что образует честь. В поэзии эти два понятия связаны идеей Бога. Сам Господь становится куртуазным. Везде, где религия не совпадает с понятием «честь-любовь», отношение к ней меняется. Чрезвычайный показатель всей этой связи – распространенный в эпоху средневековья Культ Девы Марии. В нем сквозит момент отношения к Деве Марии, как к объекту страсти. Женщины Куртуазии становились чрезвычайно распутными. В связи с чем рыцарские и христианские ценности преломлялись.

IV. Язык любви и куртуазный символизм

1. Образ Прекрасноц Дамы.

Внешне: блондинка с длинными (миниум, по пояс) волосами. Глаза –пестрые. Точенные черты лица (алые губки, маленькие руки, румяные щеки) Фигура: высокая грудь, подчеркнутая корсетом, тонкая талия; стопы настолько белы, что маргаритки кажутся темнее. Идеалы красоты – Изольда Тристана и Криспильда Зигфрида.

Одежда имела цель одеть. Платье облегающее, но ниже пояса фигуру скрывает – нормы морали шли из церкви.

Манеры. Обязательны эстетика речи, манер, знание куртуазного ритуала; красота движений, понимание поэзии трубадуров, понимание куртуазной символики; образованность на уровне языков, владение музыкальными инструментами, знание медицины.

Идеал – девушка рафинирования, но при этом, куртуазные красавицы прекрасно скакали на конях, владели оружием и т.п.

2. Образ Рыцаря.

Физический облик – утонченный и сильный.

Пример: Тристан. Благородный рыцарь – это: великий воин (сила и доблесть), прекрасный охотник (два вида охоты: собаки и соколы; соколы – более почетно); владелец 7и боевыми искусствами; 7 видами музыки; владелец поэзией; знающий свойства трав, медицины; 7 языков; корабельное дело; познание в готической архитектуры.

Средневековые рыцари зачастую имели избыточные познания; они считали, что чтобы стать хорошим возлюбленным, надо полностью самореализоваться.

Любовь в Куртуазии обязательно должна быть а) дальней , б) трудной

a) Дальняя – это

Любовь заочная (рыцарь не всегда видел свою возлюбленную; зачастую значат о ней только по рассказам). Браки часто заключались по-расчету, а вот любовные связи по-расчету – мовитон, и практически не наблюдались. Детей воспитывали так, чтобы в каждом юноше был Тристан, а в девушке – Изольда. Если же этого не случалось, молодые люди были отрезаны от этого мира.

Дальность любви – аллегория; категория эпическая, а не географическая. С одной стороны любовь включает в себя жажду обладать объектом страсти, а с другой – недосягаемость этого объекта. «Бог и Дамы» - два наиболее значимых аспекта для рыцаря.

б) Трудная.

Основа любви – магия ритуалов. Ритуалы порождали иллюзию верности.

Рыцарь мог страдать от чрезмерной неприступности возлюбленной, для нее намек на «что-то большее» - оскорбление.

Признание дамы в любви вызывало неизбежное осуждение в обществе.

Любовь мужчина имела четыре степени: 1. Колеблющийся (Хотел бы обладать, но не говорит об этом), 2. Ободренный, 3. Выслушиваемый, 4. Друг (Становился таковым, если Дама принимала служение, награждая поцелуем. Это означает разрешение служить; «да» - только наполовину)

Куртуазная любовь была проникнута общим культом страдания. Рыцарь должен был страдать, чтобы обрести новую силу.

Женщина не могла располагать своим телом, оно принадлежало мужу, поэтому если вопрос стоял об измене, разыгрывались настоящие трагедии.

Таким образом, истинная Куртуазная любовь не может проходить безопасно.

Алиенора Аквитанская. Непокорная королева Флори Жан

Что такое куртуазная любовь?

Что такое куртуазная любовь?

Гастон Пари, работавший в конце XIX в., был первым, кто использовал выражение «куртуазная любовь», обозначив им то новое «искусство любить», которое появилось в XII в. в провансальской и французской литературе. Выражение это в основном было принято на вооружение специалистами в области литературы. Однако есть множество авторов, отграничивающих fin’amors , воспетую окситанскими трубадурами, от куртуазной и рыцарской любви, о которой писали поэты и писатели северных районов Франции. Конечно, между этими явлениями есть существенное различие, но есть и множество общих черт, удерживающих наше внимание. Одной из них является теоретическая недоступность дамы для возлюбленного, выраженная различными способами: избранница может быть замужней дамой, находиться далеко от воздыхателя или занимать слишком высокое социальное положение. Другой чертой следует считать господство куртуазной любви над браком и социальными условиями. Дама, за которой ухаживают по всем правилам, может признаться в любви и располагать своим телом по своему усмотрению, если ее воздыхатель сумел ей понравиться. Однако за ней остается и право выбора, и право ответить отказом. Такая концепция любви свидетельствует, как полагают многие, о повышении роли женщины в обществе, правда, с некоторыми оговорками и нюансами, к которым мы еще вернемся.

В окситанской лирике поэт с помощью выражений, пришедших из речи вассала, говорит о любовном услужении, которое он хочет оказывать своей даме, как правило, замужней женщине, чье социальное положение превосходит его собственное. Чаще всего ею становится супруга сеньора того двора, к которому он принадлежит. Теоретически, согласно критериям церковной или аристократической морали, для поэта это «запретный плод». Однако его пылкое почитание, послушное и верное служение, покорное исполнение желаний дамы сердца, не говоря уже о ее капризах, усердие и терпение позволяют ему шаг за шагом приближаться к заветной близости с избранницей: если он предан и умеет хранить молчание, ему может быть позволено встретиться с ней в укромном месте, беседовать с ней, целовать и обнимать ее и даже созерцать ее обнаженной. Под конец этой «многоступенчатой» любовной аскезы, которая лишь разжигает желание избранника и придает его любви (как и любви его дамы) новые силы, возлюбленные могут стать любовниками. Понятно, что главными добродетелями куртуазных кавалеров в таких условиях становятся сдержанность, преданность и умение хранить тайны. Им нужно постоянно остерегаться losengiers, болтливых придворных, которые в любой момент могут рассказать об авантюре мужу избранницы или извлечь из нее выгоду. Понятно также, почему самым осуждаемым и самым презираемым пороком в куртуазной идеологии становится ревность. Истинный «куртуазный» рыцарь не должен быть ревнивцем, поскольку в данном случае эта черта характера считается вульгарной и антисоциальной. Ревнивый муж жену воспринимает как объект, как личное имущество, приобретенное путем брачного союза, а потому он заслуживает того, чтобы быть обманутым.

Как истолковать такую куртуазную идеологию? Если верить Э. Келеру, литература всегда отражала в себе жизнь общества во всех ее сложностях и противоречиях. То же самое можно сказать и о куртуазности: в сеньориальных дворах выразителями этой идеологии, распространяемой трубадурами, становились «юнцы», «башельеры», младшие сыновья родовитых семейств или мелкая знать, лишенная владений и жен. На другой чаше весов находились бароны, богачи, державшие в своих руках земли, власть, жен и невест. Таким образом, можно сказать, что первые отвергали частную собственность и проповедовали как «коммунизм», так и сексуальную свободу.

С этой же точки зрения эрудит Келер рассматривает литературные произведения, написанные на лангдойле, и рыцарские романы. По его мнению, во второй половине XII в. традиционный воинский и христианский идеал рыцарства угасает, оказавшись под угрозой союза Церкви с королевской властью; другой причиной такого угасания мог быть провал крестового похода. Рыцарство, включавшее в свои ряды преимущественно мелкую знать, нуждалось в новой идеологии, оправдывающей их социальные требования; отсюда проистекают рыцарская этика, щедрость, любовный идеал и куртуазные качества, воспетые как неотъемлемые свойства рыцарства. Но в скором времени эту куртуазную идеологию переняла и начала использовать в своих целях аристократическая верхушка, превозносящая «Авантюру» в качестве общего идеала для знати; для нее это возможность предоставить этому классу миссию, которую она идеализирует. Отныне рыцарство - это не только воинственность (жесты), но и куртуазность («античные» романы); теперь на него возложена спасительная и эсхатологическая миссия (артуровские романы), оно становится носителем социальной идеологии. Впоследствии эту идеологию попыталась использовать Церковь, христианизировав ее путем мистического распространения темы Грааля и его одухотворенного поиска.

Несмотря на некоторые перегибы, вызванные базовыми идеологическими a priori (в частности, утверждением о том, что куртуазность зародилась в относительно скромной социальной среде мелкого рыцарства), объяснение Э. Келера оказало сильное влияние на исследователей средневековой литературы. Возможно, еще в большей степени оно вдохновило историков, в том числе и Жоржа Дюби, чья интерпретация, поначалу сходная с толкованием немецкого ученого, впоследствии стала немного от нее отличаться. По мнению этого великого французского историка и писателя, куртуазная литература, чтобы получить признание, должна была каким-то образом соответствовать тому, что занимало и волновало людей, для которых она создавалась; при этом она, напротив, должна была повлиять на линию поведения своего читателя.

Однако Ж. Дюби категорически не согласен с тем, что куртуазная модель способствовала повышению роли женщины в обществе. Взяв на вооружение незамеченную ранее идею малоизвестного автора, согласно которому куртуазная любовь, воспетая трубадурами и лирикой, изначально была «мужской игрой», направленной на манипулирование, историк утверждает, что fin’amors - это своего рода воспитательная игра, эквивалент турнира: иными словами, это игра мужчин, призом в которой становится женщина. Куртуазные сочинения, по его мнению, пропитаны женоненавистничеством. Устав fin’amors, объясняет он, служил замыслам князей: его целью было не только превознести рыцарские достоинства и утвердить превосходство рыцарства над поднимающей голову «буржуазией», но и укротить, «одомашнить» неспокойную придворную молодежь, привив ей умеренность путем любовной игры. На самом деле куртуазная любовь обучала тому, как стать преданным вассалом. Сеньор, глава домочадцев, соглашался поместить свою супругу в центр состязательной борьбы молодых мужчин, в обманчивое игровое положение превосходства и власти. Дама лишала своей милости одного и предлагала ее другому. Приученное куртуазной любовью к дисциплине, мужское влечение, таким образом, было использовано в политических целях. К тому же, продолжает автор, не являлась ли женщина в данном случае всего лишь иллюзией, «ширмой»? В том военном обществе, каким было рыцарство, не являлась ли куртуазная любовь в действительности любовью мужчин? «Служить супруге сеньора, по моему убеждению, значило заслужить любовь князя, которую молодые люди хотели завоевать, подчиняясь, угождая, унижаясь».

Такая интерпретация подкреплена в более свежем исследовании Ж. Дюби. Согласно ему, утонченная любовь, которую называли «куртуазной», выводит на сцену женщину, «осажденную» юношей, который притворяется побежденным и униженным, чтобы завоевать ее. В большинстве случаев эта женщина оказывается супругой его сеньора. Сеньор, в свою очередь, решает использовать ее в качестве «приманки». Дама подвергает юношу испытанию, требуя от него показать, на что он способен. В силу взаимности (ибо в обществе того времени любой дар требовал ответного дара) и преданного служения она, наконец, решает отдаться своему возлюбленному, но не сразу, а «поэтапно». Итак, куртуазная любовь не имеет ничего общего с любовью платонической - это игра, лидерами которой становятся мужчины. Ее новшествами можно считать ожидание, мастерство «игрока» и «одомашнивание» удовольствия. Удовольствие мужчины теперь заключается не в его утолении, а в его ожидании, и достигает кульминационной точки в самом влечении.

Эти поэмы и романы, справедливо замечает Ж. Дюби, предназначены для людей, находящихся при дворе, особенно при дворе Плантагенета, в образованной среде, знающей и почитающей Овидия. Речь идет о литературе, уводящей от действительности, поэтому историк не должен обманываться, считая, что эти документы напрямую освещают о реалии жизни той эпохи. В этом, на мой взгляд, слабая сторона аргументации автора. Действительно, если литература хоть сколько-нибудь отражала действительность, зачем сеньоры принимали такой образец поведения? Ведь он представлял для них большой риск, поскольку дамы, становившиеся объектом любви и попадавшие по воле своих супругов в столь опасную ситуацию, были их женами. В противном случае, если эта идеологическая модель не имела никаких связей с действительностью, какую пользу она приносила сеньорам и только им? Эти поэмы, говорит Ж. Дюби, воспевают не женщину, а образ, сотворенный мужчинами. Но насколько соответствует характеру мужчины того времени образ, в угоду которому он должен оказаться на положении слуги, покорного воле дамы, чьим желанием будет либо даровать ему милость, либо ответить отказом? Нет ли в этой новой концепции любви следов женского или феминизирующего влияния, как полагает автор?

Кроме того, признает Ж. Дюби, эти произведения пользовались огромным успехом, а следовательно, сумели хоть в чем-то изменить нравы аудитории. Следует спросить себя (и это важно прежде всего для историка), почему эта куртуазная модель была превознесена, почему она вышла на первый план и получила признание. По справедливому мнению автора, это произошло под влиянием придворной среды, в которой уже оформились идеи fin’amors : занимаясь ею, доказывая свое умение покорить женщину не силой, но словом или физической лаской, человек двора отделял себя от «виллана», уподобленного грубому животному. Куртуазное поведение являлось в первую очередь отличительным критерием в рядах мужского общества: речь шла о том, чтобы изменить свое поведение не в отношении женщины в целом, а в отношении определенных дам - придворных, аристократических.

Более того, куртуазная любовь, как полагает Э. Келер, могла быть изобретением клириков, испытывавших еще большее чувство неудовлетворенности, нежели «юноши» или трубадуры родом из мелкой знати. Проблема у этих двух социальных групп одна и та же: и те и другие лишены возможности жениться в силу церковных и социальных законов… но любовь - это иное дело! Этим запретным плодом духовенство отнюдь не брезгует! Запрет ничего не даст: лучше обойти его под видом куртуазности. К тому же, добавляет автор, рыцарское воспитание в мужской среде способствовало расцвету гомосексуальных наклонностей и культивировало образ недоступной, таинственной, обольстительной, запретной и беспокоящей воображение женщины, над которой рыцари всеми силами старались восторжествовать, прибегнув к бахвальству. Идеализировать свое влечение, сублимировать его в невыразимое наслаждение, «joy», было более изящным, более искусным способом преодолеть чувство тревоги и беспокойства, вызванное дестабилизирующим открытием своего «сексуального тупика», и постичь «непостижимую тайну наслаждения женщиной».

Тонкие замечания Ж. Дюби возвращают нас в область реалий, в область социального брака, не принимавшего любовь в расчет, что, вероятно, способствовало отводу любовной энергии в «иное русло». Тем более что в XII в. рыцарями в большинстве своем были неженатые юноши, достигшие совершеннолетия и испытывающие чувство сексуальной либо эмоциональной неудовлетворенности: «Слава доставалась умелым и находчивым, тем, кому удавалось обольстить жену брата, дяди или сеньора, не считаясь с наивысшей опасностью». Вот где, на мой взгляд, таится уязвимое место гипотезы: ибо, несмотря на усилия автора уменьшить этот аспект, куртуазная любовь очень часто все же оказывается прелюбодейной, и этот факт явно противоречит интерпретации.

Двор, орган социального регулирования и контроля, на котором крупные сеньоры собирали неженатых мужчин, дабы «умерить их непоседливость», равным образом оказывался «привилегированным местом охоты на знатных женщин». Легко можно было бы предположить, что куртуазная литература, если она находилась под контролем сеньоров и была ими инициирована, создавала или использовала этот «педагогический образец любовного поведения», применяя его к «женщинам на выданье», к девушкам из знатных семейств этого двора. Своими кодексами и правилами такая педагогика в рамках военной аристократии устанавливала границы ущерба, причиняемого неудержимым сексуальным распутством. Однако в таком случае не совсем понятно, почему этот куртуазный обычай применялся главным образом к дамам, к супругам сеньоров, и почему последние с легким сердцем принимали эту игру, ставя своих жен «в игровое положение добычи, которую надо завоевать». Дама, добавляет Ж. Дюби, руководила «состязаниями», сталкивавшими между собой всех придворных холостых мужчин и не имевших надежды завоевать любовь хозяина. Но тогда непонятно, почему это состязание, предназначенное для того, чтобы добиться от сеньора жены и владений - путем брака с девушкой его двора, обязательно должно было включать эмоциональное, чувственное или даже сексуальное покорение его супруги. Утверждение Ж. Дюби о том, что в данном случае, как и в случае поклонения Деве Марии, любовь молодых людей «дала бы рикошет» от женщины-посредницы к сеньору, кажется мне более фигурой речи и уступкой моде, чем рациональным объяснением.

Тем более что, сопоставляя турнир и куртуазные любовные игры, автор подчеркивает, что куртуазность - это обучение мастерству, не имеющее ничего общего с платонической любовью: возлюбленный должен контролировать свои чувства (точнее, свои импульсы) и не прибегать к грубому захвату, похищению или насилию. Он должен предпочесть всему этому этапы, определенные двором и предназначенные для того, чтобы завоевывать женщин из хорошего общества. Это игра, исход которой, утверждает Ж. Дюби, неизбежен: рыцаря подвергнут испытанию, как на турнире (кстати, Церковь осуждала и турниры за их аморальность). Он обязательно встретит сопротивление со стороны своей «партнерши» - следовательно, женщина занимает в этой «игре» господствующую позицию, выходя за привычные рамки инертного и покорного поведения для того, чтобы сыграть свою роль «приманки» и воздать должное победителю. Однако победа эта в некотором роде «запрограмированна». Женщина в конце концов «учтиво» поддается. «Вступив в эту игру, она не может ни настойчиво уклоняться, ни отдаться слишком быстро, в противном случае ее больше не будут считать «куртуазной», ее сместит и исключит из придворного окружения приговор других женщин, ее соперниц, которые не бросят на нее взгляда». Таким образом, куртуазная любовь могла служить уроком и женщинам. Непонятно только, почему эта идеология была принята сеньорами - выгодная для женщин и девушек их двора, она прежде всего подвергала опасности целомудрие их собственных жен, особенно в то время, когда принцип наследования титулов и званий требовал строгого надзора за женским поведением.

На мой взгляд, такая идеология, напротив, придает женщине большую значимость, что Ж. Дюби, впрочем, вновь отрицает: эта любовная игра, говорит он, ни в коей мере не нарушала иерархической субординации мужчины и женщины. Действительно, как только «игра» заканчивалась и все возвращались к «серьезной жизни», женщина вновь оказывалась под строгим контролем мужчины, от которого она зависела. Но и эта интерпретация дает повод к критике, подчеркивая неизменную двусмысленность авторской концепции, ибо не совсем понятно, почему речь идет о некой игре, принятой в обществе и имеющей свои правила и коды, о «партии», которую владелец двора объявляет открытой и завершает по своему желанию, о чем свидетельствует замечание автора. Речь идет скорее об образе действий, о «ментальном и культурном климате», порождающем свои правила поведения, которые накладывают отпечаток на менталитет и сознание человека, если не на реальную жизнь; но его нельзя назвать игрой, ограниченной пространственно-временными рамками и подробно изложенной сеньором, который становится в ней арбитром.

Наконец, нет ли во всех социологических интерпретациях, предлагаемых до сих пор, чрезмерного тяготения к парадоксу? Почему любовное поклонение рыцаря даме и свободный выбор последней, описанные в литературе, объясняются упорным стремлением сеньора манипулировать своей супругой? Почему страстная любовь мужчины к женщине маскируется желанием угодить ее мужу (получающему вдобавок прозвище ревнивца и презираемому за это) или стремлением утаить или передать гомосексуальную любовь? Конечно, литература, признаю, являет не прямое, а, скорее, зеркальное отражение общества, но следует ли из этого, что мы видим его перевернутый образ? Куртуазная любовь, другими словами, действительно ли выражает устремления и чаяния мужчин (и еще в большей степени женщин, почему бы и нет?). Между мечтой и действительностью, конечно, большая разница, но разве мы не пытаемся осуществить наши мечты, даже (и особенно) если для этого нужно нарушить социальные и моральные законы?

Напротив, анализ Жоржа Дюби кажется мне абсолютно приемлемым в том случае, когда автор утверждает, что Плантагенеты, и в частности Генрих II, «супруг Алиеноры, пышные дворы которого задавали тон всем остальным», способствовали, несмотря на суровый характер капетингской монархии и церковные ограничения, распространению этой светской культуры, созданной или поддержанной разработкой ритуалов куртуазной любви. Был ли ответственен за это лишь Генрих II? Нельзя ли предположить также, что Алиенора, внучка Гильома Трубадура, тоже играла главную роль в распространении идеологии, которая, как бы ее ни называли, предоставляла женщине главенствующую позицию, пусть даже предположительно? Разве поведение Алиеноры, как и поведение дамы в куртуазной «игре», не нарушало социальных законов светской аристократии и моральных правил, вменяемых Церковью?

Коренное противоречие между куртуазной идеологией и моралью той эпохи заставило многих эрудитов поставить вопрос о ее «реальности». Мнения ученых по этому вопросу расходятся. Те, кто допускает существование куртуазной любви, подчеркивают, что ее обязательным условием был добровольный дар каждого из «партнеров», а в ее основе лежали красота и достоинства влюбленных. Но браки того времени, заключенные в силу неких соглашений и политических и династических уловок, никоим образом не могли отвечать этим требованиям. А потому нормой, компенсацией подобных браков без любви, становился «любовный треугольник», отражающий реальное положение вещей, по крайней мере, на уровне идеологии. К тому же, как замечает К. Кален, наличие текстов, резко осуждающих fin’amors, доказывает, что подобная идеология существовала и приобретала определенную ортодоксальную ценность: если бы она не была принята, против нее не было бы нужды выступать. Таким образом, многие авторы видят в куртуазной лирике и fin’amors реакцию на попытки Церкви держать под контролем и регулировать брак.

Для других толкователей подобная апология любви, зачастую прелюбодейной, настолько немыслима в рамках христианского общества XII в., что они и вовсе ее отрицают: разумеется, в недрах этого общества существовали и чувственность, и сладострастие, но побеждали они редко - по крайней мере, в провансальской литературе. Fin’amors была всего лишь «целомудренным вдохновением», господствующим над желаниями, тогда как «полная любовь» зародилась на Севере. С этим можно поспорить - настолько очевидно, даже (и, возможно, особенно) в окситанской лирике, стремление к полной, завершенной любви. То же самое можно сказать и о старофранцузской литературе, несмотря на стремление некоторых ученых доказать, что романы, подобные «Тристану и Изольде», описывали пламенную любовь, не выходящую, однако, за границы целомудрия. По их мнению, это романы фрустрации, плод обмирщения христианской любви, отрицание плотской страсти и восхваление брака без интимных отношений, но и без любви, под ирландским влиянием.

Чтобы разрешить это явное противоречие между куртуазной любовью и существующей моралью, некоторые толкователи выдвинули идею о том, что куртуазная любовь не была ни изложением доктрины, бытовавшей в то время, ни принятой идеологией, - она была лишь воплощением мечты или даже воображения. Чистейшей игрой ума. Исходя из этого, работы, описывающие куртуазную любовь как нечто существовавшее в действительности, остаются без объекта исследования и даже становятся ловушкой для толкователей литературных текстов.

В недавнем времени этот вопрос был тщательно изучен в новаторской статье М. Аккари. По его мнению, fin’amors представляет собой решающую попытку придать любовному поведению, уже «обтесанному» куртуазностью, утонченность. В fin’amors женщина становится вдохновительницей социальных и рыцарских добродетелей возлюбленного, но не его наградой. Однако, независимо от героев, все способы поведения, описанные в романах, характеризуют рыцарскую любовь, противопоставленную fin’amors , которая является наивысшим одухотворением любви куртуазной. Отсюда автор, используя в своем анализе категории, установленные Ж. Фрапье, предлагает различать куртуазность (общее социальное поведение, предложенное в качестве образца), куртуазную любовь (многогранное любовное поведение в рамках куртуазности) и fin’amors (идеальное поведение, предполагающее победу разума над плотью). Следовательно, куртуазная любовь действительно существовала - в рамках куртуазности, со всеми ее уровнями и во всех ее формах, используемых рыцарями, тогда как fin’amors была лишь мечтой об абсолюте.

Темы провансальской fin’amors появились в старофранцузской литературе благодаря Кретьену де Труа. Но автор, как «неисправимый моралист», попытался сделать невозможное - заключить fin’amors в законные рамки брака. Таким образом, его «Рыцарь телеги» остается единственным нарративным текстом, в котором произведена попытка точного воспроизведения темы fin’amors трубадуров. Но, вопреки очевидному, вопреки общепринятым гипотезам, Кретьен де Труа ни в коей мере не является певцом прелюбодейной любви. Даже та сцена, в которой Ланселот приходит к Гвиневере в ее покои ради пламенной ночи любви, по сути является обманом, мечтой, поскольку «никто никогда не поверит в то, что ярый защитник брака мог допустить саму идею о плотской связи Гвиневеры и Ланселота, которая низвела бы их до уровня корнуэльских любовников, чье безнравственное поведение он не переставал изобличать».

Итак, стихотворные романы XII–XIII вв., за исключением «Рыцаря телеги», отсылают нас вовсе не к fin’amors , этой утонченной элитарной мечте, а к различным формам и способам любви, переживаемой второстепенными персонажами даже в большей степени, чем главными героями. На первый план в этом случае выходит сексуальное влечение, находя свое выражение в насилии и захвате, «основных формах любви в средневековой цивилизации». И все же эти грубые и жестокие нравы смягчает куртуазная атмосфера; отныне феодальное общество, отказываясь от христианских моральных ограничений, но не порывая с ними полностью, допускает в свою повседневную жизнь сексуальность. Женщина вновь занимает свое естественное положение сексуального объекта и искусительницы, которое она, впрочем, никогда не покидала, оставаясь таковой в идеале и в воображении.

Заметим, что литературная модель на самом деле многозначна и многообразна. В литературе переплетаются мечта и повседневная действительность, идеал и реализм, объективное описание и транспозиция, устремления, сублимации и игра воображения. Вся сложность для историка заключается в степени «допустимой реальности», которую он приписывает каждой из форм любви, описанной в анализируемых им произведениях. Мы знаем, насколько субъективным может быть такой анализ, а, следовательно, и интерпретация, выстроенная на его основе. Именно так обстоит дело с куртуазной любовью (как, впрочем, и с Алиенорой), чью интерпретацию варьировали время и нравы толкователей. Ее новый вариант представлен сегодня историками, рассматривающими этот вопрос с позиций феминизма, женоненавистничества или современного психоанализа. Последние видят в куртуазной любви отражение формы невроза, главным образом мужского: человек страдает из-за неразрешимой любви, поскольку его дама сердца недоступна. Тогда мужчина выстраивает настоящую любовную клетку, низводя себя до положения марионетки, поверженной, раздавленной, истерзанной неутоленным желанием в рамках парадоксальной и разрушающей любви, субъект которой находится в вечном ожидании, а объект - в вечной недосягаемости. Fin’amors становится для таких толкователей способом «говорить» о любви, не занимаясь ею, своего рода словесным искусством отдаления от таинственной и беспокоящей воображение женщины. Парадоксально, но подобные интерпретации, сделанные в рамках психоанализа, допускают, что литература по большей части является достоверным отражением действительности и описывает ситуации, соответствующие социальной реальности того времени, которую исследователь толкует по-своему, придерживаясь установок своей «школы».

Следует ли в таком случае отказаться от понятия «куртуазная любовь», отрицать ее реальное существование и социальное значение? Без сомнения, это было бы крайней мерой. На мой взгляд, стоит придерживаться направления, предложенного Р. Шнеллом. Этот автор отмечает, что понятия «куртуазная любовь» в средневековой литературе практически не существует. Этот концепт заключает в себе различные и противоречивые аспекты, следовательно, теория куртуазной любви не может укладываться в рамки одного этого термина. Любовь, описанная в произведениях, может быть как недостижимой, так и доступной, как супружеской, так и прелюбодейной, как платонической, так и эротической. Ее объектом может быть не только замужняя женщина, занимающая, в отличие от ее воздыхателя, высокую социальную позицию, но и дама равного с ним положения и даже простолюдинка. Куртуазная любовь не соответствует понятию концепта - лучше будет говорить не о куртуазной любви, но о куртуазном дискурсе о любви, о литературном споре, касающемся различных форм любовного поведения.

Тем не менее общим сюжетом всех этих дискурсов остается любовь, облагораживающая человека. Различные ситуации выявляют ее главные, характерные черты, превращая ее в ценность, не имеющую равных. В частности, это односторонность любовных отношений: можно отдавать другому свое тело (как в случае Изольды и Гвиневеры), но не сердце: она принадлежит лишь одному человеку. Любовь должна быть абсолютной и единственной. Она должна быть искренней, достойной, истинной, бескорыстной и надежной. Она обязательно взаимная - качество, которое долгое время ученые упускали из виду. Наконец, она добровольная, спонтанная, уважающая чувство собственного достоинства и свободу партнера. Но тогда на пути неизбежно встает проблема брака: если любовь спонтанна и добровольна, то как совместить ее с правами супруга, призывающими к супружескому долгу, предоставленному Церковью и навязанному нравами и обычаями времени? Вот почему в большинстве своем любовные отношения, описанные в романах, оказываются внебрачными. И все же проблема заявлена, и Кретьен де Труа пытается разрешить ее, примирив любовь и брак в «Клижесе», «Эреке и Эниде» и даже, с большими трудностями, в «Рыцаре телеги», пытаясь приглушить опасный аспект мифа о прелюбодейной любви, прославляемой Тристаном и Изольдой. Последний аспект, вероятно, обладает наибольшей значимостью: любовь почти всегда оказывалась притесняемой законами общества и Церкви.

Такой подход к проблеме позволил мне переформулировать вопрос. Ибо если куртуазная любовь не является принятым и даже действующим концептом, то она не может быть выражением или инструментом социального класса, как утверждали Э. Келер и в меньшей степени Ж. Дюби. Соответственно, всеохватная социологическая, «классовая» интерпретация должна быть пересмотрена. На мой взгляд, эту проблему нужно рассматривать с позиции «конкретных случаев», социальных и культурных ситуаций, порождавших злободневные вопросы, которые находили свое отражение в вымышленном мире литературы, пытавшейся подобрать к ним более четкие дефиниции или решения. В конечном счете, не так важно, какой из форм любви отдавали предпочтение (все они были хоть сколько-нибудь использованы) или возводили в универсальную доктрину, принятую за образец или считавшуюся нормативной (в этом могло быть отказано всем формам). Важно признать, что все «куртуазные дискурсы» о любви имели чрезвычайный успех, свидетельствующий об остроте проблемы, вставшей в ту эпоху перед аристократической публикой. Разнообразие ответов, предложенных литературой, красноречиво говорит об интенсивности поиска из сложившегося положения, но их общие черты вскрывают глубокие социальные причины недовольства и в то же время указывают на силу социальных устремлений. Брак в его традиционной сложившейся форме ставится под сомнение, в то время как настойчиво утверждается превосходящая ценность любви, основанной на свободном выборе партнеров, и этот принцип касается не только мужчин, но и женщин. Дама, за которой следует ухаживать, чтобы завоевать ее, а не взять штурмом, всегда оставляет за собой свободу выбора. Любовь нельзя ни отнять, ни навязать: ее разделяют по доброй воле.

Такая проблематика, как мне кажется, нашла наиболее сильное выражение в лэ Марии Французской. Вопрос о личности автора до сих пор остается нерешенным, но все же можно предположить, что им была женщина, жившая при дворе Генриха II Плантагенета. На мой взгляд, это обстоятельство лишь подкрепляет целесообразность и уместность ее дискурса о любви, на который оказали воздействие и ее женская природа, и ее связь с культурной и психологической средой Алиеноры. В творчестве Марии Французской нельзя найти теоретических критериев куртуазной любви, разработанных некогда Андреем Капелланом, - она мастерски описывает различные ситуации, в которых могут оказаться влюбленные, принадлежащие обществу, которое хорошо знает и Мария, и ее читатель. Иными словами, ее герои вращаются в аристократической среде империи Плантагенета во времена Алиеноры.

На пути свободной и взаимной любви героев, любви полной и «настоящей», стремящейся вовсе не к платоническому, а к всеобъемлющему чувственному и сексуальному союзу, встают различные препятствия, создаваемые обществом того времени: «экономический» брак одного героя или принудительный брак другого; ревнивый старый муж, навязанный юной девушке; расстояние, разделяющее влюбленных; экономическая или социальная пропасть между ними; требования родителей или опекунов; различные социальные законы; права, присвоенные себе могущественными людьми; всевозможные обычаи и табу; и т. д. Во всех этих случаях Мария (как и большинство писателей в отношении Тристана и Изольды или Ланселота и Гвиневеры) принимает сторону влюбленных, выступая против социальных, моральных или религиозных установок, стремящихся разлучить их, но при условии, что героев связывает «настоящая» любовь, бескорыстная и основанная на прочном чувстве. Иными словами, та любовь, чьи основные характеристики уже выявил Р. Шнелл, проанализировав корпус литературных произведений, приступавших к этой теме. Брак и любовные отношения в этом случае не обязательно являются противоречащими друг другу понятиями, но предпочтение все же отдается любви.

Любовная проблематика, на мой взгляд, неотделима от породившей ее социальной действительности. Куртуазная любовь, безусловно, никогда не существовала в качестве концепта, но размышления и «куртуазный» дискурс о любви красноречиво свидетельствуют о беспокойстве, зародившемся в аристократической среде того времени. Эти дискурсы, в частности, касаются места, отведенного в жизни «любви-чувству», роли, которую должна играть в ней женщина, а также способа примирить «всеобъемлющую» любовь, признанную самоценной, с той формой брака, которая принята в знатной среде и навязана церковной моралью. Понятие взаимной любви приобретает значимость в глазах образованной части общества и даже завоевывает сторонников в женоненавистнической среде церковных писателей. Поэты и писатели воспевают ее как идеал - особенно те из них, кто трудится при дворе, где играют роль (как бы ее сегодня ни отрицали) такие женщины, как Алиенора Аквитанская или Мария Шампанская. Это отнюдь не случайность.

Приобретая все большую силу и значимость в ходе литературного распространения, эти дискурсы вливаются в основную проблему, волнующую умы просвещенных людей XII в: проблему личности, его свободной воли, свободы выбора. Любовная проблематика уже заявила о себе (по крайней мере, в практическом плане) на примере отношений Абеляра и Элоизы. В то, что Алиенора оставалась в стороне от этих вопросов, поверить сложно, даже отрицая то, что она внушила любовь Бернарту де Вентадорну или, что еще более проблематично, Джауфре Рюделю. Факт остается фактом: аристократическое общество XII века, не колеблясь, связывало Алиенору со спором о куртуазной любви; по мнению Андрея Капеллана, королева даже внесла свой вклад в составление ее правил.

Из книги Доникейское христианство (100 - 325 г. по P. ?.) автора Шафф Филип

Из книги Рождение Европы автора Ле Гофф Жак

Куртуазная любовь В сфере отношений между полами эволюция проявлялась прежде всего в том, что появились новые формы любви, обычно обозначаемые понятиями «куртуазная любовь», или, в более узком смысле, fin’amor («утонченная любовь»). Они следуют модели других феодальных

Из книги Рождение Европы автора Ле Гофф Жак

Куртуазная Европа В XIII веке в Европе утвердились также хорошие манеры, которым современные историки и социологи присвоили наименование цивилизованности, между тем как христиане XIII века относили все это к куртуазности. Позже эти изысканные чувства и поведение станут

Из книги Повседневная жизнь Франции и Англии во времена рыцарей Круглого стола автора Пастуро Мишель

Глава 9. Куртуазная любовь и эмоциональная сфера В первой главе нашей книги мы рассказывали о бракосочетании, его религиозном, экономическом и юридическом аспектах. Мы намеренно не упоминали о любви. Во времена рыцарских романов, как и в любую другую эпоху, семейная жизнь

Из книги Избранные произведения о духе законов автора Монтескье Шарль Луи

ГЛАВА III Что такое любовь к республике в демократии Любовь к республике в демократии есть любовь к демократии, а любовь к демократии есть любовь к равенству. Любовь к демократии есть, кроме того, любовь к умеренности. Так как все должны там пользоваться одинаковым

Из книги Повседневная жизнь во времена трубадуров XII-XIII веков автора Брюнель-Лобришон Женевьева

Хороший двор и куртуазная служба Власть сеньораДля трубадура двор сеньора является единственным источником благосостояния и почестей.Власть сеньора над своими людьми безгранична. Подобно королю в своем королевстве, он решает участь «своих людей» и их имущества, судьбу

Из книги «Прости, мой неоцененный друг!» (феномен женской дружбы в эпоху просвещения) автора Елисеева Ольга Игоревна

Куртуазная любовь Кроме театральности жизни, а также потребности образованной дамы в обязательной «паре» - как бы сценическом партнере, обеспечивающем героине на общественных подмостках некоторую долю независимости - была еще третья составляющая, оказавшая

Из книги Мифы и правда о женщинах автора Первушина Елена Владимировна

Любовь Любили ли друг друга стоявшие под венцом? Были ли они на седьмом небе от счастья, сознавая, что их руки и сердца наконец соединятся? Или они вступали в брак, повинуясь приказу родителей, и лишь надеялись, что позже стерпится и слюбится?Как и прежде, бывало и так и этак.

Из книги Французское общество времен Филиппа-Августа автора Люшер Ашиль

Из книги Иллюзия свободы [Куда ведут Украину новые бандеровцы] автора Бышок Станислав Олегович

12.4. «Что такое хорошо и что такое плохо?» Ирина Фарион, центральный идеолог ВО «Свобода» и новоизбранный депутат Верховной Рады Украины, известна даже за пределами Украины своими откровенно русофобскими заявлениями, экстравагантными поступками и истерическими формами

Из книги Дорога Домой автора

Из книги Дорога Домой автора Жикаренцев Владимир Васильевич

Из книги Народ Мухаммеда. Антология духовных сокровищ исламской цивилизации автора Шредер Эрик

Из книги Алиенора Аквитанская. Непокорная королева автора Флори Жан

11 Алиенора и куртуазная любовь

Из книги Любовь и политика: о медиальной антропологии любви в советской культуре автора Мурашов Юрий

Из книги Полное собрание сочинений. Том 18. Материализм и эмпириокритицизм автора Ленин Владимир Ильич

1. Что такое материя? Что такое опыт? С первым из этих вопросов постоянно пристают идеалисты, агностики, и в том числе махисты, к материалистам; со вторым – материалисты к махистам. Попытаемся разобраться, в чем тут дело.Авенариус говорит по вопросу о материи:«Внутри

Куртуазная любовь (от фр. amour courtois, courtois - учтивый, рыцарский, amour — любовь) — этим понятием обычно обозначают новую форму отношений между мужчиной и женщиной в феодальном обществе, которую современники называли «fine amour», т. е. «утонченная любовь».

Историки литературы восстановили модель куртуазной любви по сoхранившимся поэтическим текстам того времени. Модель эта проста. В центре ее находится замужняя женщина, «дама». Неженатый мужчина, «юноша», обращает на нее внимание и загорается желанием. Отныне, пораженный любовью (любовь означала тогда исключительно плотское влечение), он думает только о том, чтобы овладеть этой женщиной. Для достижения цели мужчина делает вид, что подчиняется во всем своей избраннице. Дама - жена сеньора, нередко того, которому он служит, во всяком случае, она — хозяйка дома, где он принят, и уже в силу этого является его госпожой. Мужчина, однако, всячески подчеркивает свое подчинение. Он, как вассал, встает на колени, он отдает себя, свою свободу в дар избраннице. Женщина может принять или отклонить этот дар. Если она, позволив себе увлечься словами, принимает его, она более не свободна, так как по законам того общества никакой дар не может остаться без вознаграждения. Правила куртуазной любви, воспроизводящие условия вассального контракта, по которому сеньор обязан вассалу теми же услугами, что получил от него, требуют от избранницы в конце концов предаться тому, кто принес себя ей в дар.

Однако дама не может располагать своим телом по своему усмотрению: оно принадлежит ее мужу. Все в доме наблюдают за ней, и если она будет замечена в нарушении правил поведения, ее объявят виновной и могут подвергнуть вместе с сообщником самому суровому наказанию.

Опасность игры придавала ей особую пикантность. Рыцарю, пускавшемуся в любовное приключение, надлежало быть осторожным и строго соблюдать тайну. Под покровом этой тайны, скрывая ее от посторонних глаз, влюбленный ожидал вознаграждения. Ритуал предписывал женщине уступить, но не сразу, а шаг за шагом умножая дозволенные ласки, с тем, чтобы еще больше разжечь желание почитателя. Одна из тем куртуазной лирики - описание мечты влюбленного о наивысшем блаженстве. Удовольствие, таким образом, заключалось не столько в удовлетворении желания, сколько в ожидании. Само желание становилось высшим удовольствием. В этом - истинная природа куртуазной любви, которая реализуется в сфере воображаемого и в области игры .

Придворные обычаи воздвигали барьер между мужским и женским миром, порождавший непонимание и недоверие с обеих сторон. В возрасте семи лет мальчиков отнимали от матерей, и их дальнейшая жизнь проходила исключительно среди мужчин. Подобная практика не только способствовала развитию наклонностей, порождала не только образ недоступной утешительницы, но и пугающие предположения о том, чем могут заниматься женщины в своем кругу. Мужчины приписывали женщинам таинственную и опасную власть, влекущую и отталкивающую одновременно. Сегрегация порождала в мужском сознании определенную тревогу, которую рыцари старались заглушить демонстрацией презрения, громогласным утверждением своего физического превосходства и своих сексуальных подвигов.

Почему все же феодальная аристократия приняла правила игры в куртуазную любовь? Чтобы ответить на этот вопрос, нам следует рассмотреть матримониальные обычаи того времени. Для ограничения наследственных разделов требовалось сократить количество браков, в которые вступали сыновья благородных родов. Обычно семья стремилась женить одного, по преимуществу старшего, сына. Остальные, предоставленные самим себе, оставались в своем большинстве холостыми. В XII в. благородное рыцарство состояло главным образом из «юношей», взрослых неженатых мужчин, чувствовавших себя обездоленными и завидовавших мужьям. Они не испытывали ущемления в половой жизни, но проститутки, служанки и незаконнорожденные, к чьим услугам они прибегали, были слишком легкой добычей. Достоин восхищения был тот, кто овладевал женщиной своего круга. Символический подвиг, предел юношеских мечтаний, заключался в том, чтобы дерзко соблазнить жену брата, дядюшки или сеньора, нарушив самые строгие запреты и презрев величайшую опасность, так как к верности жен (наряду со способностью их к деторождению) предъявлялись жесткие требования: от этого зависела правильность наследования. Двор был тем местом, где особенно процветала охота за благородными женщинами. Следовало ввести эту охоту в рамки определенных правил. Отношения между мужским и женским миром, которые сложились в результате аристократической матримониальной политики, таили в себе опасность. Куртуазная литература разработала своеобразный кодекс, положения которого имели целью ограничить ущерб, наносимый сексуальной распущенностью .

Влияние куртуазной любви на общество оказалось весьма плодотворным,что повлекло за собой быстрое распространение ее традиций. Чтение куртуазной литературы и проецирование ее сюжетов на обыденное поведение людей постепенно вовлекли в сферу игры незамужних девиц - с конца XII в. во Франции куртуазные обычаи становятся частью ритуала,предшествовавшего вступлению в брак. В игру включались и женатые мужчины. Они теперь также могли выбирать себе среди женщин-«друга», которому служили, как молодые рыцари. Все рыцарское общество целиком стало куртуазным. Куртуазные обычаи превратились в норму, и то, что поэты некогда воспевали как опасный и почти недостижимый подвиг, стало теперь обычным требованием хорошего тона .

Общий прогресс, особенно интенсивный во Франции на рубеже XII-XIII вв., освобождал личность от уз коллективных форм жизни. Обычаи куртуазной любви в значительной мере ослабили насилие и грубость в сексуальном поведении мужчин и в матримониальной политике родов. Мужчины начали понимать, что женщина - это не только тело, что нужно сперва завоевать ее сердце, заручиться ее согласием, что следует признать за женщиной наличие особых достоинств. Заповеди любовного кодекса соответствовали тому, что проповедовала церковь, стремясь доказать, что женщины должны иметь равные права с мужчинами не только на супружеском ложе, но и в вопросе согласия на вступление в .

То, что вначале было только игрой, предназначенной для мужчин, помогло женщинам феодальной Европы выйти из своего приниженного состояния. В течение веков, последовавших за утверждением новой модели отношений, вошедшие в ритуал слова и поступки, а через них соответствующие взгляды, распространялись на все более широкие круги общества, как всегда бывает с культурными моделями, которые складываются в аристократических кругах, а затем постепенно проникают до самых нижних слоев социальной структуры. Так сформировался тип отношений между полами, характерный для западного общества. Еще и сегодня, несмотря на огромные перемены в этой области, яркой отличительной чертой европейской цивилизации являются традиции, унаследованные от куртуазной любви .

Литература:

1. Дюби Ж. Куртуазная любовь и перемены в положении женщин во Франции XII в. // Одиссей. Человек в истории. — М.: Наука, 1990. — С. 90-96.

Говорить о любви в конце XII века - значит вести речь о куртуазной любви, воспетой трубадурами, труверами и романистами, то есть о новой манере любить, в чем-то довольно современной.

Выражение «куртуазная любовь» никогда не употреблялось средневековыми авторами, они предпочитали говорить «bonne amor, vraite amor» - прекрасная любовь, истинная любовь, и особенно «fine amor» - утонченная любовь, основанную на преклонении перед дамой.

Ее древнее происхождение практически неизвестно. Первые появления в литературе «куртуазной любви» в самом начале XII века явились своего рода «реакцией на религиозную мораль и обусловлены желанием изменить нравы и, возможно, саму область чувств». Пастуро М. Повседневная жизнь Франции и Англии во времена рыцарей Круглого стола, М.: Мол.гвардия, 2001. - с.162 Для церкви любовь являлась «опасным» чувством: как причина супружеских измен, она посягала на таинство брака и ставила под угрозу спасение душ, даже между супругами ей полагалось сохранять умеренность и стыдливость.

Первыми против этого учения выступили лангедокские поэты. Любовь для них не безумие, но мудрость. Она не обесценивала личность, а наоборот, укрепляла способности ума и сердца.

«Fin , amors» предполагала, что влюбленный, полностью покоряясь даме, должен в течение длительного времени служить ей, не будучи при этом уверен в вознаграждении. Все свои силы ему следует посвятить тому, чтобы жить этой неопределенностью, совершенствуя свои моральные качества в соответствии с предписанным ему воздержанием и борясь со встречающимися препятствиями.

Подобная этика покоилась на преклонении перед достоинствами дамы, неизменно всегда самой прекрасной и самой благородной. «У некоторых поэтом она оказывается возведенной на абсолютную высоту: воздыхатель, находясь в состоянии влюбленности, или, в крайнем случае, он желает только желания. У других авторов влюбленный теряет всякую волю и индивидуальность, он не более чем ребенок, с которым любимая женщина делает все, что захочет». Там же. - с.163

В рыцарских романах в любви видели источник радости, доблести и добродетелей. Хотя иногда она и основывалась на супружеской верности, любовь чаще всего связывалась с понятием измены. То, чем владели, любили редко, поэтому супружеским узам противопоставляли пылкое преклонение перед дамой. Любовь развивается только в том случае, если сталкивается с различными трудностями: замужество дамы и ревность мужа, разница в социальном положении (воздыхатель всегда находится ниже дамы на социальной лестнице), дальние расстояния, злословие ненавистников, непонимание друзей.

Если дама, перед которой преклонялись трубадуры, чаще всего существо эфемерное, идеальное, возвышенное, то героиня романов - это всегда создание из плоти и крови. Рыцарь очаровывается не только ее моральным совершенством, но и плотской красотой. «Во второй половине XII века большинство авторов и, вероятно, читателей были искренне убеждены в том, что красивое равносильно хорошему. Прекрасная наружность лишь отражает глубокие внутренние красоты. Там же. - с.164 И только в 1220-1230 годах это совершенно платоническое представление исчезает из куртуазных романов. Взамен появляется так называемая тема «дьявольской красоты». Теперь привлекательность считается неразрывно связанной с пороком лицемерия. Возможно, эта изменение связано с антифеминистическим движением монахов и развитием культа Богоматери. Идеальная женщина вновь становится таинственной и менее реальной. Кроме того, умильная снисходительность романистов к неверной жене под влиянием богословского учения о браке сменяется воспеванием строгой добродетели.

В эпоху же, когда красота еще равнялась доброте, для того, что вызвать симпатию, достаточно обладать красотой, а для этого нужно лишь соответствовать модным стереотипам. У куртуазных героев всегда светлые волосы и кожа, удлиненный овал лица, маленький рот, голубые глаза и красиво очерченные брови.

Критерии мужской красоты определить еще труднее. Куртуазный рыцарь уже значительно отличается от эпического героя, привлекательность которого заключалась в физической силе и презрении к страданиям и смерти. Рыцари притягивают не силой мускулов, а изяществом юности. Романисты чаще всего описывают не сильное тело, а роскошную одежду. Блестящий рыцарь - тот, кто молод, любезен, изящен и хорошо одет.

Куртуазная любовь представляла собой литературную тему, доступную лишь узкому кругу читателей. Сами авторы признавали, что она служила «проявлением чувствительности, предназначенным лишь для элиты». Там же. - с.168-169 Допустить, что такая любовь оказывалась реальным жизненным переживанием, довольно трудно. Даже в аристократическом обществе она была не более чем светской игрой. Следовательно, эта область жизни оказывается недоступной для изучения реальной любви в XII - начале XIII века.

Недоступными оказываются и внебрачные любовные связи. «С одной стороны, можно предположить, что супружеской привязанности не существовало вообще: разница в возрасте супругов, роль родителей в заключении брака, значение денег, равнодушие к детям, частое вдовство и второй или третий брак. Однако, с другой стороны, существуют документы, свидетельствующие о том, что довольно часто заключались «внеплановые» браки - без согласия родителей, семьи или сеньора. Они получили такое распространение, что в 1215 году четвертому Латеранскому собору пришлось вынужденно ввести предварительное оглашение перед предстоящей церемонией. Таким образом, если были союзы по расчету, точно так же существовали и те, что заключались по любви. Предполагают, что в XII веке супружеские пары отличались друг от друга: одни семьи искусственно связывались юридическими или экономическими обязательствами, а другие объединялись узами искренней привязанности.

Несмотря на церковное осуждение измены, супружеская верность не служила главным жизненным правилом. Измены случались на всех социальных уровнях. Таким образом, многочисленны были внебрачные дети, однако общество не желало выделять им место в своих рядах. Поскольку основой семьи служил брак, то дети, рожденные вне брака, юридически не имели ни семьи, ни рода, ни сословия. К тому же теоретически они не могли ни получить наследство от родителей, ни стать священнослужителями, ни занять гражданский пост. Некоторые обычаи даже запрещали им передавать своим собственным детям накопленное имущество. Однако в действительности положение такого ребенка зависело только от его происхождения. Внебрачного сына короля никто не посмел бы приравнять к внебрачному сыну виллана, и в княжеских семьях дети, рожденные вследствие «шалостей дворянина», имели те же права, что и законные наследники. Им даже не отказывали в почестях. «Вильгельм Длинный Меч, вероятно, сын Генрих II и его любовницы, красивый и загадочный Розмонды Клиффорд, стал графом Солсбери и одним из самых влиятельных баронов Англии; так же и Пьер Шарло, сын Филиппа Августа и «девушки из Арраса», получил епископство Нуайона, одно из самых значительных в королевстве.

Куртуазная любовь

- "утонченная любовь", форма внебрачных отношений между мужчиной и женщиной, предполагающая утонченность ухаживания и поведения.

Куртуазная любовь известна по литературным памятникам примерно с XI века, расцвет ее приходится на XII-XIII вв. Этот термин ввел Гастон Парис, французский филолог; название указывает на определенный социальный круг (courtois (франц.) - учтивый, рыцарский, придворный*). Сохранившиеся поэтические источники воспроизводят следующую картину: объект куртуазной любви - замужняя женщина, неженатый мужчина обращает на нее внимание и загорается желанием. Отныне, пораженный любовью, он думает только о том, чтобы овладеть этой женщиной. Для достижения своей цели мужчина делает вид, что подчиняется во всем своей избраннице. Дама - жена сеньора, нередко того, которому он служит, во всяком случае, она хозяйка дома, где он принят, и уже в силу этого является его госпожой. Он, как вассал, встает на колени, он отдает себя, свою свободу в дар избраннице. Женщина может принять или отклонить этот дар. Если она принимает его, она более не свободна, так как по законам того сообщества никакой дар не может остаться без вознаграждения. Правила куртуазной любви, воспроизводящие условия вассального контракта, по которому сеньор обязан вассалу теми же услугами, что получил от него, требуют от избранницы в конце концов предаться тому, кто принес себя ей в дар. Однако Дама не может располагать своим телом по своему усмотрению: оно принадлежит ее мужу. Опасность игры придавала ей особую пикантность. Рыцарю, пускавшемуся в приключение, надо было быть острожным и соблюдать тайну. Одной из тем куртуазной лирики является описание мечты возлюбленного о наивысшем блаженстве (скажем, видение себя и своей Дамы обнаженными), но все удовольствие заключалось не столько в удовлетворении желания, сколько в ожидании, поэтому поклонник должен был оттягивать момент обладания своей возлюбленной. В этом и заключается истинная природа куртуазной любви, которая реализуется в сфере воображаемого и в области игры.

Однако источники, из которых мы узнаем о куртуазной любви, следует интерпретировать осторожно. Прежде всего, необходимо помнить, что в центре повествования находится мужчина. Эта литература создавалась мужчинами для развлечения мужчин. Здесь показана не женщина, а ее образ в глазах мужчин той эпохи.

Возникает вопрос о причинах распространения куртуазной литературы во французском обществе XII века. Прежде всего, распространялась она при дворах крупных феодалов средневековой Франции. Играя в эту игру, демонстрируя умение изысканно привлекать женщин, придворный подчеркивал свою принадлежность к миру избранных. Куртуазная любовь была прежде всего знаком престижа в мужском сообществе, благодаря чему влияние созданной модели поведения оказалось столь сильным, что смогло со временем повлиять на отношение к женщинам в обществе в целом.

Французский историк Жорж Дюби считает, что причиной распространенности куртуазной любви в среде феодальной аристократии стали матримониальные обычаи того времени. Для ограничения наследственных разделов требовалось ограничить количество браков, в которые вступали сыновья благородных родов. Обычно семья стремилась женить одного, обычно старшего, сына. Остальные, предоставленные сами себе, оставались в большинстве своем холостыми. В XII веке благородное французское рыцарство состояло главным образом из "юношей", взрослых неженатых мужчин, чувствовавших себя обездоленными и завидовавших мужьям. Символический подвиг, предел юношеских мечтаний, заключался в том, чтобы дерзко соблазнить жену брата, дядюшки или сеньора, нарушив самые строгие запреты и презрев величайшую опасность, так как к верности жен (наряду со способностью их к деторождению) предъявлялись жесткие требования: от этого зависела правильность наследования. Куртуазная любовь имела и воспитательное значение. Двор был школой, в которой мальчики проходили обучение при сеньоре их отца или дяди по материнской линии. Естественно, что жена патрона принимала участие в воспитании будущих рыцарей. Любовь юношей устремлялась сначала к женщине, которая становилась, тем самым, посредником между ними и сеньором. Любовь к Даме, таким образом, включалась в механизм функционирования феодального общества.

Куртуазная любовь способствовала также и утверждению существующего порядка, проповедуя мораль, основанную на двух добродетелях: выдержке и дружбе. Чтобы завоевать благосклонность той, кого рыцарь называл своим "другом", он демонстрировал самоотречение, преданность, самоотверженность в служении. А это как раз те качества, которые сеньор требовал от вассала.

Влияние куртуазной любви на общество в целом было достаточно плодотворным. Обычаи куртуазной любви ослабили насилие и грубость в сексуальном поведении мужчин и матримониальной политике аристократических родов. Мужчины начали понимать, что женщина - это не только тело, что нужно сначала завоевать ее сердце, заручиться ее согласием, что следует признать за женщиной наличие особых достоинств. Заповеди любовного кодекса соответствовали тому, что проповедовала и церковь, стремясь доказать, что женщины должны иметь равные права с мужчинами не только на супружеское ложе, но и в согласии на вступление в брак.

То, что вначале было только игрой, предназначенной для мужчин, помогло женщинам феодальной Европы изменить свое положение. В течение веков, последовавших за утверждением новой модели отношений, вошедшие в ритуал слова и поступки, а через них соответствующие взгляды распространялись на все более широкие слои общества. Так формировался тип отношений между полами, характерный для западного общества. Еще и сегодня, несмотря на огромные перемены в этой области, яркой отличительной чертой европейской цивилизации являются традиции, унаследованные от куртуазной любви.

Courtly love (англ.)

Литература:

Гаспаров М. Л. Любовный учебник и любовный письмовик (Андрей Капеллан и Бонкомпаньо) // Жизнеописания трубадуров / Сост. М. Б. Мейлах. М.: Наука, 1993. С. 571-573.

Дюби Ж. Куртуазная любовь и перемены в положении женщины во Франции XII века // Одиссей. М., 1990. С. 90-96.

Жизнеописания трубадуров / Сост. М. Б. Мейлах. М.: Наука, 1993.

Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992. С. 327-330.

Мейлах М. Б. Средневековые провансальские жизнеописания и куртуазная культура трубадуров // Жизнеописания трубадуров / Сост. М. Б. Мейлах. М.: Наука, 1993. С. 507-549.

Фламенка / Под редакцией А. Г. Наймана. М.: Наука, 1983.

Фридман Р. А. "Кодекс" и "законы" куртуазного служения даме в любовной лирике трубадуров // Ученые записки Рязанского пед. ин-та. Т. 34. М., 1966.

Duby G. The Courtly Model // Ch. Klapisch-Zuber (ed.). A History of Women. Silences of the Middle Ages. Cambridge: Harvard UP, 1994.

Huchet J.-C. L"Amour dit courtios. La "Fin"amors" chez les premiers troubadours. Toulouse, 1987.

Marchello-Nizia Ch. Amour courtois, societe masculine et figures du pouvoir // Annales E.S.C., 1981. N 6.

Rey-Flaud H. La nevrose courtoise. Paris, 1983.

© М. Г. Муравьева

Тезаурус терминологии гендерных исследований. - М.: Восток-Запад: Женские Инновационные Проекты . А. А. Денисова . 2003 .

Смотреть что такое "Куртуазная любовь" в других словарях:

куртуазная любовь - категория средневековой куртуазной литературы. Средневековые авторы определяли это понятие как «истинную любовь», Fin Amor, и выстраивали всю систему Ценностей по отношению к нему. Содержание К.ой Л.и включает в себя как… … Словарь средневековой культуры

Куртуазная любовь - новая форма взаимоотношений между мужчиной (молодым рыцарем) и женщиной (Дамой). Современники называли ее «fine аmоur», т.е. «утонченная любовь». Фр. историк Гастон Парис (1839 1903) удачно назвал этот тип любовных отношений «куртуазным»… … Средневековый мир в терминах, именах и названиях

Куртуазная литература - Тристан и Изольда. Французская миниатюра XV века. Куртуазная литература (фр. poésie courtoise, нем. höfis … Википедия

Куртуазная литература - (poesie courtoise, hofische Dichtung) совокупность литературных произведений зап. европейского христианского средневековья, объединенных комплексом однородных тематических и стилистических признаков. В основном К. л. отражает психоидеологию… … Литературная энциклопедия

Любовь - ☼ интимное и глубокое чувство, устремленность на другую личность, человеческую общность или идею. Л. необходимо включает в себя порыв и волю к постоянству, оформляющиеся в этическом требовании верности. Л. возникает как самое свободное и… … Энциклопедия культурологии

ЛЮБОВЬ

ЛЮБОВЬ - универсалия культуры субъектного ряда, фиксирующая в своем содержании глубокое индивидуально избирательное интимное чувство, векторно направленное на свой предмет и объективирующееся в самодостаточном стремлении к нему. Л. называют также субъект… … Новейший философский словарь

Любовь - интимное и глубокое чувство, устремлённость на другую личность, человеческую общность или идею. Л. необходимо включает в себя порыв и волю к постоянству, оформляющиеся в этическом требовании верности. Л. возникает как самое свободное и… … Большая советская энциклопедия

ЛЮБОВЬ - универсалия культуры субъектного ряда, фиксирующая в своем содержании глубокое индивидуально избирательное интимное чувство, векторно направленное на свой предмет и объективирующееся в самодостаточном стремлении к нему. Л. называют также субъект… … История Философии: Энциклопедия